Норман Мейлер - Нагие и мёртвые

Галлахер поднялся и снова пошел. В висках пульсировала тупая боль и ненависть. К берегу прибило волнами огромную водоросль. Галлахер подошел посмотреть на нее. Темно-коричневого цвета, очень длинная, вероятно, футов пятьдесят; ее темная упругая поверхность блестела, как змеиная кожа. Мысль об этом вызвала у него ужас. Он вспомнил трупы в пещере. "Какими же пьяными идиотами мы были", - подумал он. Галлахер почувствовал раскаяние, вернее, вызвал в себе раскаяние, чувствуя за собой вину. Водоросль напугала его, и он поспешил отойти от нее.

Пройдя несколько сот ярдов, он уселся на вершине обращенной к морю дюны. Надвигался шторм, и Галлахер неожиданно почувствовал прохладу. Огромная туча, очень темная, похожая по форме на плоскую рыбу, закрыла большую часть неба. Порывистый ветер погнал по пляжу струи песка. Галлахер сидел и ждал дождя, который почему-то долго не начинался. Погрузившись в приятную задумчивость, он наслаждался пустынным видом окружающего пейзажа, отдаленным грохотом прибоя и накатывающихся на берег волн. Машинально он начал рисовать женскую фигуру на песке: большие груди, тонкую талию и очень широкие полные бедра. Посмотрев критически на рисунок, вспомнил, что Мэри очень стеснялась своих маленьких грудей. Однажды она сказала: "Мне бы хотелось, чтобы они были большими". - "Почему?" - "Потому что такие тебе больше нравятся". Он солгал: "Не-ет, у тебя как раз такие, какие мне нравятся".

Его охватило чувство нежности. Мэри была очень маленькой, и он вспомнил, что иногда она казалась ему совсем девочкой; ее серьезный вид часто забавлял его. Он нежно улыбнулся, но тут же с неожиданной остротой осознал, что она мертва и он больше никогда не увидит ее. Мысль об этом пронзила его. Подобно потоку воды, хлынувшей через открытые ворота шлюза, чувство утраты и безысходного отчаяния выплеснулось из него, и он услышал, что плачет.

Он не стал сдерживать рыданий. Он почувствовал, как долго назревавший нарыв вдруг прорвался и горечь, страх и обида разлились и захватили его всего. Опустошенный и рыдающий, он лежал на песке.

В памяти Галлахера снова и снова всплывали нежные воспоминания о Мэри. Ему живо представились жаркие объятия в безумном любовном сплетении. Он вспомнил ее улыбку, с которой по утрам перед уходом на работу она вручала ему сверток с завтраком; грустную щемящую нежность, которую они испытывали в последний вечер его отпуска перед отъездом за океан, на фронт. Они совершили тогда вечернюю прогулку на пароходике по Бостонской гавани. Галлахер с болью вспомнил, как они, нежно держа друг друга за руки, безмолвно сидели на корме и смотрели на бурлящую позади парохода кильватерную струю. "Она была хорошей девочкой", - сказал он про себя. Он думал сумбурно, слова не складывались во фразы, ему пришла мысль, что никто, кроме Мэри, не понимал и не знал его; он даже радовался, что, так хорошо зная его, она не разлюбила его.

Эта мысль снова разбередила рану, и он долго лежал, горько рыдая, не сознавая, где находится, не чувствуя ничего, кроме безысходного отчаяния. На миг он вспоминал о ее последнем письме и почувствовал новые приступы боли. Так прошло, должно быть, около часа.

Наконец Галлахер выплакался, и ему стало легче. Он впервые вспомнил, что теперь у него есть ребенок, но как он выглядит и какого пола? На мгновение эта мысль принесла какую-то радость, и он подумал: "Если это мальчик, я начну тренировать его с малых лет. Он будет профессиональным бейсболистом, на этом можно делать деньги".

Мысли иссякли, и в голове стало пусто и легко. Он задумчиво посмотрел на стоявшие за его спиной густые джунгли и подумал, далеко ли ему придется идти, чтобы возвратиться обратно.

Ветер по-прежнему гнал вдоль пляжа волны песка. Ощущения стали неясными и испарялись, как дымка. Галлахер задрожал от холода. Он был таким же одиноким, как ветер на берегу моря в зимнюю пору.

"Досадно, что на Галлахера свалилось такое несчастье", - подумал Рот. Солдаты сделали часовой перерыв, чтобы перекусить сухим пайком., и Рот решил пройтись вдоль берега. Он размышлял о том, как выглядел Галлахер, когда возвратился во взвод. Глаза у него были красные, и Рот решил, что он плакал. "И все же он переносит это неплохо. Ведь он невежественный парень, без образования, вероятно, даже и не способен глубоко переживать".

Покачав головой, Рот продолжал брести по песку. Поглощенный размышлениями, он свесил голову на грудь и от этого казался еще более сутулым. Надвигавшуюся с утра большую дождевую тучу разогнал ветер; солнце горячо припекало голову сквозь зеленую пилотку. Рот остановился и вытер лоб. "Тропическая погода очень непостоянна, - подумал он, - и очень вредна для здоровья, воздух насыщен миазмами". Ноги и руки ныли после переноски ящиков с баржи на склад.