Салих ат-Тайиб - Ближневосточная новелла

Саид осматривался, волнение его возрастало по мере того, как Марьям рассказывала. Время тянулось невыносимо. Бесконечно долго он и Сафия были пригвождены к своим местам, мучительно ожидая чего-то неведомого, недоступного воображению.

Марьям выходила, что-то делала в других комнатах. Когда она скрывалась за дверью, они продолжали прислушиваться к шарканью ее туфель по кафельным плиткам пола. Сафия отчетливо представляла: вот Марьям идет по прихожей в кухню, справа спальня…

— Распоряжается как у себя дома! — воскликнула Сафия, услышав резкий стук двери.

Саид зажал руки в коленях, решительно не зная, что делать. Вернулась Марьям.

— Когда он придет? — спросил Саид.

— Должен сейчас подойти, запаздывает… Вечно забывает, что пора и домой. Как его отец. Тот был…

Она осеклась и, молча кусая губы, смотрела на Саида, которого била дрожь, словно под ударами тока. «Как его отец», — повторял он про себя и вдруг подумал: «Что же такое отцовство?» Как будто распахнул окно перед нежданной грозой. Он сжал виски руками, чтобы унять отчаянное головокружение, вызванное этим вопросом, который он таил в глубине души целых двадцать лет, не смея задать его себе. Сафия, поняв, что происходит с мужем, теребила его за плечо:

— Что она говорит! Как будто у Халдуна есть другой отец кроме тебя!

Марьям подалась вперед и, мучительно подыскивая слова, начала медленно говорить, будто вытягивая фразу за фразой из пересохшего, заполненного пылью колодца:

— Слушай, господин Саид, я должна сказать тебе кое-что важное. Я хотела, чтобы ты дождался Дофа, или называй его Халдуном, как знаешь. Нам надо поговорить. Чтобы все кончилось, как самой природе угодно. Думаешь, мне было проще, чем тебе? Все эти двадцать лет я не знала, что делать. Теперь надо решать. Я знаю, что ты его отец, но я знаю, что он и наш сын тоже! Пусть сам выбирает. Он стал взрослым. Мы должны понимать, что у него есть право выбора. Согласны?

Саид встал с места и начал ходить по комнате. На минуту остановился перед инкрустированным столиком, еще раз машинально пересчитал павлиньи перья в деревянной вазе. Он не проронил ни слова, будто и не слышал Марьям. Она с волнением смотрела на него. Наконец он взглянул на Сафию, перевел ей, что сказала Марьям. Та вскочила с места, бросилась к нему.

— Это справедливо, — проговорила она с дрожью. Я уверена, что Халдун выберет своих настоящих родителей. Не может же он не послушаться голоса крови!

Саид громко расхохотался.

— О каком Халдуне ты говоришь, Сафия? — в его словах звучала горечь поражения. — О какой крови? Что ты называешь справедливостью?.. Они воспитывали его двадцать лет; час за часом, день за днем твердили ему, каким он должен быть… А ты говоришь «справедливо»! Халдун или Доф, кто угодно, — он не узнает нас! Хочешь знать мое мнение? Давай уйдем отсюда. Все кончилось. Его у нас украли.

Он смотрел на Сафию, которая бессильно опустилась на стул. Впервые действительность нанесла ей такой удар. В словах мужа она чувствовала правоту, но невидимые нити надежды, которые двадцать лет опутывали ее, все еще держали ее в плену.

— Может быть, он вовсе и не знает, что у него родители — арабы, — продолжал Саид, — или узнал об этом год, а то и месяц назад. Он обманут… Может быть, он любит ее больше, чем нас. Преступление свершилось двадцать лет назад, когда мы оставили его здесь, и теперь приходится расплачиваться…

— Но мы ведь не нарочно бросили его, зачем ты так говоришь!..

— Затем, что мы не должны были бросать ничего: ни Халдуна, ни дома, ни Хайфы! У тебя не было этого страшного ощущения, когда мы въехали на улицы Хайфы? Я почувствовал, что узнаю город, но он меня — нет… То же самое я испытываю и здесь, в нашем доме. Ты представляешь себе это? Дом отказывается от нас! Так же поступит и Халдун, вот увидишь!

Сафия разрыдалась, Марьям вышла из комнаты, где, казалось, и воздух был наэлектризован. Саид чувствовал, что стена, которую он хотел преодолеть все эти двадцать лет, рухнула и все вокруг стало видно отчетливее. Он подождал, пока Сафия успокоится, и спросил:

— Знаешь, что случилось с Фарисом ал-Лабдой?

— Сыном ал-Лабды, нашего соседа?

— Да, нашего соседа в Рамаллахе, который уехал в Кувейт. Знаешь, что было с ним, когда он посетил свой дом в Яффе?

— Он ездил в Яффу?

— Да, с неделю назад, наверное, взял такси в Иерусалиме до Яффы. Он сразу поехал в Аджами, где жил раньше в двухэтажном доме за православной школой. По дороге на Джаблию за школой доминиканцев поворот налево, помнишь, и метров через двести — православная школа с большой спортивной площадкой, за ней еще поворот. Там и жил Фарис ал-Лабда. Неделю назад, не в состоянии более терпеть, он велел шоферу остановиться перед этим домом, быстро поднялся по лестнице и постучал в свою дверь…