Луис Бегли - О Шмидте

У вас был трудный день, сказал Шмидт.

Ага. Она вскинула голову, словно очнувшись от дремы. В обед толпа и вечером толпа. Слишком для такого паршивого дня.

Ее шея тоже была восхитительна — шея усталого лебедя.

Вам есть где передохнуть между обедом и ужином?

Шмидт представил, как она спит в машине: голова запрокинута, рот приоткрыт, над верхней губой блестят капельки пота.

Если не надо в магазин, я могу съездить домой. Я живу в Сэг-Харборе.

Есть такие дома в Сэг-Харборе, где во дворе погруженные на прицепы стоят облезлые моторные лодки, а в саду задолго до Рождества появляются электрические Санта-Клаусы, которые потом так и мигают до самой весны. Наверное, в одном из таких домов можно снять комнату. А может, она чья-нибудь дочь? Или живет с темным, как халва, мужем, который развозит баллоны с газом? Или муж из тех, кто работает руками, скажем, налаживает садовые поливалки? Впрочем, нет, тогда они бы жили в Хэмптон-Бэйз, который Шмидт наблюдал, проезжая мимо по шоссе; там, по его представлениям, должны были обитать все местные «синие воротнички». Он никогда там не останавливался.

А, очень удобно. Там мило.

Мне нравится. Моя подружка помогла мне найти там квартиру.

Ага, значит, она не замужем и живет не с родителями. Но — «моя подружка»? Могла бы Шарлотта так сказать? Впрочем, наверное, могла бы. Шмидт слышал, как у них в конторе молодые адвокатессы так говорили о планах на отпуск: «В отпуске я собираюсь бродить в горах Бутана с моей подружкой». Должно быть, это выражение вскоре широко распространится.

А я раньше жил в Нью-Йорке. Теперь здесь.

Я знаю. Она усмехнулась. В Бриджхэмптоне вы популярная фигура. Тут, наверное, все вас знают.

Понятно…

Он так это себе и представлял: синедрион местного жулья, злорадствующего о том, какие деньги они сделали на Шмидте. Чтобы приобрести репутацию, а тем более — популярность, в Бриджхэмптоне мало просто платить по счетам. Мистер Шмидт, победитель летнего конкурса транжир, самый широкий транжира среди всех многоуважаемых дачников! Ему захотелось сказать: Ну так передай им, что вечеринка закончилась. Мне было весело, и я рад, что вам тоже понравилось.

Что такое? Я сказала что-то не то?

Толстяк за дальним столиком перестал размахивать кредиткой и защелкал пальцами. Кэрри поморщилась было, но тут же заулыбалась, и только в легком наклоне головы и выгибе ее восхитительной шеи читалось недовольство. Отходя, она как бы невзначай скользнула рукой по плечу Шмидта и шепнула: Я сейчас!

Тянулись долгие — и растягивавшиеся все дольше по мере того, как он, закончив есть, курил и чашку за чашкой пил эспрессо — минуты; Кэрри уходила и возвращалась и, стоя у Шмидтова стола, как ни в чем не бывало рассказывала о себе. Он узнал, что Кэрри — уменьшительное от Каридад, что ее мать пуэрториканка и говорит с ней только по-испански. Отец — другое дело. Его фамилия — тут Кэрри захихикала — Горчук (ясно, белый, подумал Шмидт, наверное, русский, и, сообразив это, подумал, уж не еврей ли), он работал в системе школьного образования в Бруклине. Кэрри проучилась там год в колледже, но поскольку родители не в состоянии ее содержать, временно бросила учебу, чтобы подзаработать. Собирается выучиться на социального работника и найти место в Нью-Йорке, но подлинная ее мечта — стать актрисой.

Банальная история, думал Шмидт, но все же лучше, чем услышать, что Кэрри — внебрачная дочь мексиканского инвестиционного банкира. Такие же истории, наверное, у половины тех ребятишек, что разбирают почту в его родной фирме, но только Кэрри работала шесть дней в неделю, по десять часов каждый день проводя на ногах, а это совсем не то, что валять дурака в адвокатской конторе «Вуд и Кинг». Шмидт видел в Кэрри замечательное умение не унижаться. Напротив, ее отличало изящество и какая-то дерзость, едва ли не гордость, которые Шмидт разглядел сразу, только увидев, как она выслушивает заказ и носится по залу с грудами картошки фри на тарелках.

Задержавшись у его стола в очередной раз, Кэрри зевнула, потом еще — вечер окончен, понял Шмидт. Но еще предстояло оставить чаевые, и Шмидт оставил бессовестно щедрые, против обычного. А что ему было делать? Ведь она работает за чаевые, разве нет? И еще пумы! На обратном пути Шмидт позволил себе гнать по черной, блестящей от дождя дороге.

Нет, ни одного свободного дня до самого Дня благодарения, так что Шарлотта не сможет пообедать с отцом: их команда день и ночь обслуживает табачную кампанию.