Эрвин Штритматтер - Романы в стенограмме

Кошка облизнула с усов остатки мучного супа, юркнула во двор и настороженно следила за человеком. Хардель чувствовал себя задетым — кошка что-то скрывала от него. Разве он заслужил такое недоверие?

Он вырвал листок из большой тетради, кряхтя стал выводить печатные буквы. А кошка тем временем прыгнула на яблоню, с яблони на фронтонную стену и влезла в открытое чердачное оконце.

Гвоздями с синими шляпками прибил Хардель листок к садовой калитке: «Пропали котята. Нашедшему обратиться сюда! Владелец».

Жители поселка, читая это, усмехались.

Когда отцвели яблони и майский ветер стал разносить пушистые семена одуванчиков, Хардель услышал под лестницей, ведущей на чердак, кошачий писк. Там, в самом темном закутке, копошились три котенка. Широко расставив лапки, они ползали по пыльным половицам.

Харделя охватила радость. Значит, кошка доверилась ему, а в его одинокой жизни это немалое событие.

Но кошке вовсе не надо было, чтобы любовались ее потомством. В ее тощих сосках уже не хватало молока для подрастающих котят. Они стали беспокойно расползаться по чердаку, и встревоженная мать перетащила их туда, где она находила себе еду, — поближе к кухне.

Когда Хардель ощупывал трех своих новых домочадцев, пришла кошка. Она увидела узловатые руки мужчины во вновь устроенном ею пристанище, насторожилась и схватила одного котенка, чтобы унести оттуда. Но Хардель протянул руку и вмешался в кошачью жизнь.

В деревянной нише под плитой он устроил в корзине цивилизованное кошачье гнездо и, пока кошка не смирилась с этим, держал дверь на кухню закрытой.

Кошачья жизнь под плитой радовала Харделя. Он был доволен и порой даже напевал давно забытую песенку.

Укладываясь спать наверху, заворачиваясь в засаленное стеганое одеяло, он услышал под крышей над своей постелью тонкий писк котенка. Слабое попискивание доносилось из пустого пространства между стропилами и потолком.

Исполненный недоверия к кошке, Хардель в одной нижней рубашке спустился на кухню. Все три котенка спали в корзине.

Хардель опять улегся. Он, верно, совсем помешался с этими кошками, и писк ему просто почудился во сне, не правда ли? Он громко засмеялся над собой, и дико прозвучал смех старого человека в майскую ночь в пустом доме. Но тут кошачье попискивание послышалось вновь, сначала тихо, потом громче.

Хардель взобрался на чердак и посветил карманным фонариком в мертвый угол между стропилами и наружной стеной. Луч фонаря не доходил до самой глубины. Хардель засунул в щель руку и, хотя он вытянул ее до плеча, «дна» не достал. Тогда он опустил туда рейку. Она погрузилась на длину в две руки, прежде чем уперлась во что-то. Харделю показалось, что он ощутил слабое царапанье коготков по дереву, — так чувствует рыбак, когда рыба попадается на удочку. Однако, когда он осторожно вытащил рейку, никакого котенка на ней не было.

Старик спустился на кухню, схватил кошку, обозвал ее «малоголовой сволочью», отругал за забывчивость, потащил на чердак и посадил на край раскоса.

Кошка навострила уши, но в темноту не полезла. Тогда Хардель схватил ее за загривок и насильно сунул в щель, однако, когда он отпустил ее, она снова выкарабкалась оттуда.

Комната была освещена зыбким светом луны. Хардель стоял беспомощный и утомленный. Он сильно устал от возни на чердаке и теперь ужасно хотел спать. Котенок больше не пищал. Может быть, после хорошего ночного отдыха удастся спасти котенка. Он лег и, глубоко вздохнув, заснул.

Среди ночи он проснулся: опять пищал котенок. Хардель поднялся и, чтобы не слышать писка прямо над головой, принялся ходить по комнате. У него шевельнулась робкая мысль разобрать крышу. Но соседи подумают, что он рехнулся.

Он вновь улегся на кровать и стал припоминать самые тяжкие моменты своей жизни.

В «большую войну» из-за хромоты в армию его не взяли. Ему сказали, что он солдат «трудового фронта», и Хардель выслушал это с легкой усмешкой. На целлюлозной фабрике он обслуживал две большие мешалки, в которых целлюлоза, сероуглерод и раствор едкого натрия превращались в золотистую массу, называемую вискозой. Работал по двенадцать часов в сутки и забыл, что такое воскресенье. Горячее время было на «трудовом фронте». Любую ошибку рабочего старший надсмотрщик был вправе расценивать как саботаж.

Хардель состоял в социал-демократической партии. Это значилось в его документах, он был под подозрением — не мог допустить ни малейшей оплошности в работе. Как-то в ночную смену ему пришлось обслуживать еще и аппараты заболевшего коллеги. Прихрамывая, сновал он туда и обратно, следя за работой четырех аппаратов, и тогда-то и случилось это: в одну мешалку он залил раствор едкого натрия прямо на целлюлозу, не обработав ее предварительно сероуглеродом. Вместо тягучей вискозы в аппарате бурлила белая, комковатая масса.