Эрвин Штритматтер - Романы в стенограмме

Приятное согласие, знакомое нам по тем передышкам в классовой борьбе, которые в нашей стране приходятся обычно на рождественские каникулы или время летних отпусков.

Стояла середина осени, наступил вечер, и солнце клонилось к закату, дедушка сеял озимую рожь, отец полол картофель на участке, что мы брали в аренду, мотыгой подсекая в бороздах корни пырея, а я дожидался, пока начнут боронить. Я сидел, посвистывая, на мешке зерна, а мерин пощипывал пырей на меже.

По краю нашего поля тянулся густой соснячок. Его окружали поля, и он служил заказником для помещичьих фазанов. Я стал рыскать по фазаньему заповеднику. По ту сторону сосняка тоже тянулись поля, и там тоже сеяли рожь. По всей широте полей виднелись мужчины с рядном или лукошками через плечо, они ритмично отбрасывали руку в сторону и описывали рукой полукруг.

Мы жили в стране ржаного хлеба. Нашу рожь мы сеяли по эту сторону сосняка, а по ту сторону сосняка сеяли рожь другие люди: Карле Зудлер, его Политик и Зудлеров сын, Вилли. Зудлеров Вилли был старше меня и готовился к конфирмации. Этот Вилли тоже сидел на телеге с мешками зерна и от скуки вырезал себе тросточку из прута. Я увидел их и увидел у Зудлеровой телеги нашу кобылу, а еще я увидел, что она насторожила уши, заметив меня, потому что она ведь, собственно говоря, была наша кобыла. Вилли продолжал обдирать кору со своего прута, он меня не заметил.

Я вернулся к нашим и рассказал деду, что делается по ту сторону сосняка. Позже, в тяжелые годы, я узнал, что такой разведывательный поход именуется «поиск дозора», но тогда я этого не знал. Дедушка сказал: «Вот сегодня-то мы ее и уведем» — и дал мне соответствующие указания. Его слова были для меня священны, как слова Моисея для сынов израилевых. Я говорил уже, что была середина осени, птицы замолкли, и в воздухе стояла тишина. От подготовленной к посеву земли веяло миром. В ту пору я не знал, что такое затишье бывает перед началом войны и что солдаты народа, задумавшего напасть на другой, ведут себя так же безобидно, как проповедники мира.

Я спрятался в сосняке, держа взнузданного мерина на коротком поводу, он был совсем голый, дедушка снял с него всю упряжь. Тихонько выглянув, я увидел, что Зудлеры сеют рожь, а Вилли по-прежнему сидит на телеге. Теперь он играл в камушки пятью круглыми гальками — по-сорбски это называлось «камушковать», не знаю, как называется эта игра по-немецки, ибо никогда не видел, чтобы в нее играли немецкие дети. Играть можно одному, вдвоем, вчетвером или впятером. Играющие садятся и кладут перед собой по пять камушков. Один из камушков подбрасывают в воздух, и, пока он летит, надо схватить с земли остальные четыре и поймать той же рукой на лету пятый. Или наоборот: четыре камушка подкидывают вверх, схватывают с травы пятый и ловят все четыре — игра, требующая ловкости и сноровки. Существует в ней и много дополнительных трудностей: например, сжимают руку в кулак, оставляя небольшое отверстие, через которое пятый камушек должен проскользнуть к остальным четырем, схваченным с земли, и эту «фигуру» называют голубиный лаз.

Несомненно, сорбские дети изобрели эту игру, когда пасли коров на лужицком каменистом пастбище, почти все свое детство они проводили на пастбище, словно братья и сестры коров.

Мне кажется иногда, что эту игру следовало бы завести в некоторых поликлиниках и в приемных отдельных учреждений; честное слово, имело бы полный смысл разложить на столах гладкие камушки, а игра возникла бы сама собой, и терпение ожидающих не испытывалось бы больше видом полных кофейников, которые проносят мимо, ну и, сверх того, подобная игра способствует развитию ловкости и сноровки.

Теперь пора объяснить, что мы с мерином скрывались в левой части сосняка, иначе вы не поймете того, что сейчас произойдет. Справа раздался крик фазаньего петушка, я-то знал, что фазан этот — мой дедушка, но Зудлер Вилли и не подозревал, в скольких искусствах был мой дед мастером, и поверил в фазаньего петушка. Он встал, полез в правую часть сосняка, чтобы добыть себе перо из хвоста фазана, и возле телеги Зудлера не было никого, кроме кобылы. Мы с мерином подошли к телеге, я крепко-накрепко привязал его к задней перекладине, а от передней отвязал кобылу, и я уже почти скрылся в сосняке, когда меня заметил Политик и поднял тревогу. Бегом через поле ко мне помчался Зудлер Карле с железными граблями в руках — он не задумываясь проткнул бы меня зубцами грабель, если б из соснячка не выскочил дедушка и не принял на себя гнев и грабли. Едва Зудлер Карле замахнулся на дедушку, дедушка закричал так, чтоб было слышно далеко вокруг и всем, кто сеял рожь на окрестных полях: «Я действую в порядке самообороны! Я действую в порядке самообороны!» — вырвал у растерявшегося Зудлера грабли, сломал деревянное грабловище, отбросил железную колодку с зубьями в сосны и стукнул грабловищем Зудлера. Тогда заорал Зудлер Карле, и он тоже кричал так, чтоб слышно было всем вокруг, только он звал на помощь. Соседи подняли головы, увидели, что ругаются двое, но никого, нуждающегося в помощи, не обнаружили, поэтому снова опустили головы, чтобы не пришлось им быть свидетелями, если дело обернется судебной тяжбой, и продолжали сеять, заботясь о хлебе насущном.