Кингсли Эмис - Старые черти

По-прежнему торопливо, Мюриэль продолжила с того места, на котором остановилась:

— И все потому, что у них нет времени привыкнуть. Принято считать, что это наладится само собой; думаю, у многих так и происходит, но не у всех. А говорить с ними бесполезно — они ничего не замечают, а если замечают, то думают, это женские капризы, или способ самоутвердиться, или что она мстит за какую-то провинность. В общем, все заканчивается либо ссорой, либо надеждой на то, что следующий раз будет лучше, но, как ни смешно, ничего не меняется. А потом… потом оказывается, что уже слишком поздно. Знаешь, как бывает: разговариваешь с кем-нибудь и не можешь вспомнить имя этого человека, и продолжаешь разговор в надежде, что вспомнишь или он сам представится. Ну и тогда уже ничего не исправишь. А вот некоторым везет: у них после двадцатилетнего перерыва все хорошо. Шан говорила мне, что до сих пор общается со своим бывшим, хотя он перебрался в Торонто черт знает сколько лет назад.

Гвен по-прежнему молчала. С большой неохотой она решила, что не будет пересказывать Рианнон откровения Мюриэль, разве что сделает один-два намека, уклонившись от дальнейших расспросов под предлогом амнезии. Кстати, вполне вероятно, что утром она и вправду ничего не вспомнит, так что и до одного-двух намеков дело не дойдет. Вероятно, Мюриэль рассчитывала на нечто подобное и на следующий день снова замкнется в себе. А ее последние две фразы явно из серии полубредовых замечаний под утро, когда уже сил нет бодрствовать. Об этом можно и рассказать.

— Вызови мне, пожалуйста, такси, — попросила Мюриэль, когда молчание затянулось на целую минуту. Она говорила намного сдержаннее, чем раньше. — Телефон у меня в сумочке, она где-то здесь.

«Вот мы и вернулись на круги своя», — подумала Гвен, поднимая сумку, но решила, что больше не будет сердиться на Мюриэль за ее громкий голос и прибабахи, если, конечно, вспомнит почему.

— А не от Бэбс ли, от крошки, подхватил мандавошек почтенный отец Малдон? Нет, он встречался не с нею, а с миссис Розенбом…

Алун напевал тихим голосом, но не из обычной предосторожности — в машине никого больше не было, — просто не хотел торжествовать чересчур вульгарно. Покинув жилище Малькольма несколько неудовлетворенным, он случайно — или почти случайно — оказался неподалеку от дома старой знакомой. До приема в «Гольф-клубе» они не виделись лет двадцать, а на самом приеме Алун едва улучил минуту, чтобы сделать ей комплимент и выразить соболезнования по поводу кончины Гриффа. В свое время Грифф был процветающим врачом, который щедро выписывал антидепрессанты, когда они только появились, и владельцем внушительной виллы из красного кирпича на Бофой-роуд. У Алуна хватило времени спросить, где приятельница живет сейчас; она ответила, что там же: Грифф, умница, обо всем позаботился. Сворачивая на дорогу, Алун решил для себя, что если в доме горит свет, то он остановится и посигналит или позвонит в дверь, так, на всякий случай. И свет горел, да и случай тоже представился.

Конечно, Алун отдавал себе отчет, что безрассудно ступать на этот опасный путь почти сразу после предыдущей неудачи, но только до тех пор, пока его не пригласили на пару минут зайти. Сейчас, по дороге домой, ему казалось, что он взмывает ввысь на собственном маленьком самолете, хотя до этого чуть не разбился. Конечно, его поступок не стал менее безрассудным, но тут уж ничего не поделаешь.

В двадцать шесть лет, когда Алун заметил, что совсем не повзрослел и остался таким же бесшабашным, как в тринадцать, он с большим облегчением прочитал газетную статью, в которой популярный психолог сообщал, что период взросления у представителей сильного пола иногда затягивается и может длиться до двадцати пяти или даже тридцати лет. Это утверждение успокаивало Алуна лет десять, до особо рискованного даже по его собственным меркам похода на сторону. Затем Алун утешился мыслью, что он такой, какой есть, и ничего тут не поделаешь.

Подъехав к своему дому, Алун заметил свет в гостиной и ощутил легкую досаду, смешанную с неприятным предчувствием. Досадовал Алун в основном из-за того, что, несмотря на все его усилия дать женщинам возможность отойти ко сну пораньше, придется бог знает что выслушать и только потом лечь после тяжелого дня. Предчувствие было более туманным.

Оставаясь одна, Рианнон обычно ложилась не позже одиннадцати, кроме экстренных случаев — например, когда ей сообщали хорошую новость или, что более вероятно, плохую. Алун подумал, что если дело не в этом, то, возможно, с ней сейчас Розмари — она уже должна была вернуться со свидания с Уильямом Томасом, который, надо понимать, крутился здесь с самого утра. Алун живо представил себе, как чертова девчонка насторожилась, услышав шум его машины, и села рядом с матерью, словно глава комиссии по расследованию его недавних проступков и поведения в целом. Даже если Розмари там одна, перспектива не слишком заманчивая. Конечно, существовали и другие возможности, но они не заслуживали особого внимания: Гвен с расширенным изданием своих обид? Малькольм с одной, зато более конкретной? Полицию можно исключить, если только не произошла ошибка. Да, в пятидесятом году полицейские сильно рассердились из-за инцидента, который произошел в Гарристоне с участием женщины-сержанта на стажировке и патрульной машины, но вряд ли это можно считать убедительным предлогом полуночного визита к приличному белому гражданину.