Кингсли Эмис - Старые черти

Последние два десятка слов Мюриэль произнесла с акцентом, который напоминал скорее какой-нибудь западноафриканский, вроде ганского или игбо.

— Я считала, что выражение «пересчитать ложки» всего лишь фразеологический оборот, пока не переехала сюда, — добавила она.

Смутно поняв, что выступление закончено и что она уже слышала нечто подобное, Дороти Морган подняла голову. Сама Дороти утратила инициативу в разговоре минуты две назад. Удивительно, но она вдруг не нашлась, что сказать о Новой Зеландии, новой родине одного из их с Перси сыновей, целой стране, совершенно незнакомой никому, с кем Дороти когда-либо сталкивалась здесь или в других местах, и рассказами о которой могла, словно заклинанием или взмахом волшебной палочки, повергнуть в молчание многолюдные сборища. Свой шанс заговорить про беседу Перси с секретарем Совета графства или про новейшие исследования в области ДНК, о которых недавно читала в журнальной статье, она тоже упустила. Не то чтобы Дороти по-настоящему прислушивалась к словам Мюриэль, просто повторяющийся звук чужого голоса отвлекал ее, мешал дойти до обычной кондиции.

То, от чего Дороти оторвала взгляд, было стильным скандинавским столом из нескольких сортов дерева в прекрасно оборудованной кухне Софи. На самом столе валялись объедки, окурки и прочий мусор, скопившийся за двенадцать часов, пока присутствующие пили вино, курили и ели (а точнее, почти не ели) всевозможное печенье, бутерброды, нарезанный сыр и паштетики. Только Мюриэль и Дороти еще держались и продолжали застолье: Шан Смит уснула где-то на втором этаже, а Софи еще раньше ушла в гостиную смотреть телевизор. Впрочем, сейчас она звонила по телефону, во второй или третий раз пытаясь найти столь необходимого Перси.

— По-моему, я тебе рассказывала об одном контрактном рабочем, с которым я столкнулась в Монмауте, — твердо произнесла Мюриэль. — Он двадцать лет провел в Уэльсе, так сказать, в гуще событий, прокладывал какие-то там трубы валлийским кланам. Конечно, на родине — то есть в Англии — йоркширцы, как правило, не слишком хорошего мнения о жителях Дербишира, но когда ты за границей, выбирать не приходится. Так или иначе, мы прекрасно поладили. Как выяснилось, он хорошо осведомлен о том, что движет обычным валлийцем. Очень занимательно, скажу я тебе! Однажды — не знаю, как это получилось, наверное, из уважения к местным верованиям, — так вот: однажды он слышал, как один местный проповедовал по-валлийски. Для тебя бы это наверняка значило многое…

Тут Мюриэль отважилась сделать паузу, уверенная, что точно рассчитала время, за которое Дороти может прийти в себя, и продолжила:

— …но для него это было все равно что на индейском. Тем не менее мой приятель заметил, что в проповеди часто звучит слово, похожее на английское «truth» . В смысле «истина», «честность». То есть абракадабра — и внезапно «truth» , а потом опять абракадабра. Потом он спросил, и оказалось, что тот действительно использовал английское слово. Мой знакомый поинтересовался, почему не валлийское. И знаешь, что ему ответили? — В голосе Мюриэль вновь зазвучал западноафриканский акцент. — В валлийском языке нет слова, которое обладало бы той же коннотацией и силой, что английское. Уже смешно, но это еще не все. Есть валлийское слово «truth», [36] Пустословие (валл.) . которое пишется точно так же, но переводится как «ложь». Или «тарабарщина». Да ты сама знаешь. Вот тут-то и зарыта собака. Я все хочу заглянуть в валлийско-английский словарь и проверить, так ли это. Должен же быть где-нибудь такой словарь. Главное — узнать где.

Софи, которая зашла на кухню, услышала только последнюю часть выступления. При виде приятельницы Мюриэль обрадовалась: она любила вещать на публику, однако предпочитала разговоры в нормальной компании, где можно без опаски предоставить слово другому человеку. Еще было бы неплохо, подумала Мюриэль, если бы Дороти слушала повнимательнее, особенно последнюю историю. Впрочем, хоть что-то она услышала: звуковые волны доносили этот рассказ до ее барабанных перепонок раз двадцать раньше — значит, есть шанс, что он проник в мозг, минуя сознание. Вообще-то разговаривать с Дороти, вернее, в ее присутствии, довольно сомнительное удовольствие: чувствуешь себя тем типом, которого в какой-то жуткой стране бросили в тюрьму вместе с сумасшедшим убийцей-арабом, которого можно было успокоить одним способом — смотреть не отрываясь в глаза. Стоит отвести взгляд, не говоря уже о том, чтобы задремать, — и пиши пропало. Мюриэль закурила сигарету в один прием, что редко удавалось при общении с Дороти — обычно приходилось действовать поэтапно, как будто прикуриваешь и одновременно ведешь машину.