Кингсли Эмис - Старые черти

Чарли успел в последнюю минуту. Он остановил машину в нескольких метрах от сборища, расплатился с таксистом-китайцем, обладателем заметного суонсийского выговора, и подошел к краю толпы. Довольно полный мужчина лет пятидесяти, с короткими седыми волосами, вытянутым одутловатым лицом и большими глазами, повернулся к нему.

— Доброе утро, сэр, — произнес он с сильным североамериканским акцентом.

— Доброе утро, — ответил Чарли, чувствуя, что хочет убежать. За последние полчаса головная боль немного отпустила, но незнакомец, судя по виду, мог обеспечить ее в избытке.

— Разрешите представиться. Меня зовут Ллевелин Касваллон Пью.

Услышав это отвратительное, словно сошедшее со страниц «Мабиногиона», [17] Сборник кельтских средневековых сказаний, составленный бардами и включающий древнейшие мифологические предания Уэльса. имя, толпа умолкла. Во всяком случае, так показалось ошеломленному Чарли. Только мгновение спустя он понял, что к тишине, должно быть, призвал кто-то из центральной группки именитых гостей, среди которых был и Алун. Эту компанию сопровождали фотографы, рядом крутился человек с какой-то непонятной штуковиной — по-видимому, портативной телекамерой.

Начались малоразборчивые выступления перед микрофоном, транслируемые с помощью одного-двух динамиков. Во время речей Пью, явно чокнутый, посылал Чарли многозначительные взгляды, словно обещая нечто большее, чем сулило его имя. Неподалеку от них, рядом с накрытой тканью скульптурой, стоял элегантно одетый молодой человек, надо полагать, мэр; он представил какого-то типа из Министерства по делам Уэльса, не то министра, не то заместителя. Этот тип (на вид — не старше предыдущего) произнес несколько общих фраз и дернул за декоративную веревку, которую Чарли раньше не заметил. Красное полотнище с удивительной легкостью разошлось и упало, явив взглядам кусок блестящего желтого металла на постаменте из оливково-зеленого мрамора. Фигура была в человеческий рост, но в остальном походила на человека не больше изъеденной временем каменной глыбы, которая возвышалась здесь раньше.

Воцарилась тишина, вызванная, вероятно, не столько ужасом, сколько обыкновенным разочарованием, затем толпа взорвалась аплодисментами. Вышел и на несколько секунд стал центром внимания невысокий человечек, заросший волосами, как художник с карикатуры, — по всей видимости, скульптор. Еще один юнец, сказавший, что представляет Валлийский совет по искусствам, заговорил о деньгах. Начался дождь, впрочем, не такой сильный, чтобы разогнать толпу валлийцев. Со второго взгляда в фигуре на постаменте можно было найти человеческие черты, но манера исполнения исключала всякое портретное сходство, и Чарли подумал, что, наверное, он не единственный тут задается вопросом: а не воплощает ли представленная скульптура нечто абстрактное — скажем, дух Уэльса? Впрочем, те, кто стоял поближе, могли разглядеть на табличке имя Бридана и даты жизни: 1913–1960.

Подошла очередь Алуна. Он говорил сдержанно, без излишних чувств, неуместных столько лет спустя, и строго держался фактов: например того факта, что Бридан был величайшим из валлийских поэтов и величайшим англоязычным поэтом двадцатого столетия. Попутно он сообщил не столь известные, но не менее точные сведения о преданности Бридана своему делу, не упомянув, впрочем, о других его привязанностях: к виски «Джек Дэниелс Теннесси» и журналу «Удивительная научная фантастика». Ллевелин Касваллон Пью явно заскучал. Он все чаще поглядывал на Чарли и придвигался ближе, пугая всех вокруг (по крайней мере Чарли становилось все страшнее). Когда Пью заговорил, его голос звучал тише, чем раньше.

— Прошу прощения, сэр, но этот джентльмен, случайно, не мистер Алун Уивер, командор ордена Британской империи?

— Случайно да, — ответил Чарли, слегка задыхаясь. — Он самый.

— А не могло ли так случиться, что вы с ним знакомы лично?

— Могло. То есть да, мы с ним знакомы.

— Не будете ли вы так любезны представить меня после церемонии?

«Должно быть, он нарочно ко мне привязался», — подумал Чарли, понимая, что добром это не кончится. Пора было убегать, ну или уходить — как можно быстрее и дальше, — однако путь к свободе преграждал неширокий, но плотный кордон из человеческих тел. Чарли пробормотал что-то, соглашаясь, и попытался отстранится от Пью и всех остальных, мечтательно вспоминая те далекие дни, когда по утрам в его жизни присутствовали только головная боль и тошнота.