Рэй Брэдбери - Отныне и вовек

Я оглянулся посмотреть на реакцию Квелла; его гигантская тень дрожала в солнечном свете, но сам он не издавал ни звука.

Старый астронавт с торжествующим видом подошел совсем близко.

— А теперь слушайте. Наступит такой миг, когда на борту этого корабля, в дальнем космосе, вы увидите землю — планету на горизонте, но земли не будет; застанете время, когда времени не будет — когда древние цари обрастут новой плотью и вернутся на свои престолы. Тогда, вот тогда и корабль, и капитан, и команда — все, все погибнут! Все, кроме одного.

У меня невольно сжались кулаки. В гневе я шагнул к старику, но он, вознамерившись закончить свою речь, отступил назад:

— Верь мне. «Сетус-семь» — не простой корабль. Он принадлежит капитану. А капитан потерян навеки.

С этими словами он развернулся и зашагал прочь.

— Подождите! — закричал я. — Стойте! Как вас зовут?

— Илия [19]. Илией зовут. В добрый час, друзья, в добрый час.

Он простер руки, и на его месте через мгновение осталась только тьма.

Мы с Квеллом остолбенели; у нас над головами пронеслась быстрая тень, и откуда-то сверху напоследок послышалось затихающее:

— В добрый час, в добрый…

К нам еще не вернулся дар речи, когда раздался оглушительный грохот: милях в пяти стартовала, вибрируя всем корпусом, ракета, которая при наборе высоты расцветила небо багровыми и белыми вспышками. Как только грохот утих, мы внезапно вспомнили, что вокруг нас кипит работа — туда-сюда сновали механики, роботы и астронавты, слышались звуки радиопередатчиков и электронных сигналов, плыли тени ракет, появляющихся из недр пусковых установок, чтобы унестись в космос.

Наконец Квелл нарушил молчание:

— Пора идти. Корабль ждет. Измаил, выполняй приказ, мы должны подняться на борт.

И мы двинулись к «Сетусу-7».

Ох уж эта космическая логистика. Ввести в компьютер миллиард и одно решение на все случаи жизни. Как наполнить десять тысяч рожков для кормления космических младенцев супероднородной, супергомогенизированной смесью. Как обеспечить поступление свежего воздуха из застекленных оранжерей. Как настроить опреснители для перегонки пота в питьевую воду.

Ударить во все колокола, нажать на клаксоны. Зажечь вспышки, приготовить раскаты грома. Спасайся, кто может.

Мы с Квеллом стояли на стартовой площадке, разглядывая гигантский корабль. После тревожной встречи с Илией прошла ровно неделя, и все семь дней члены экипажа, в том числе и мы сами, трудились не покладая рук, чтобы подготовить «Сетус-7» к старту.

— Квелл, — заметил я, — ни разу за целую неделю, среди всей этой суеты и беготни, не встретился нам — ни на борту, ни поблизости — напророченный капитан, хоть слепой, хоть зрячий.

Склонив набок подобие головы, Квелл закрыл глаза.

— Это он, — услышал я его шепот.

— Что? — забеспокоился я. — Что ты сказал?

Квелл продолжал шептать:

— Совсем близко.

Он повернулся и указал на стартовую башню. Лифт медленно полз наверх, и в кабине мы разглядели одинокий, темный силуэт.

— Наш капитан, — сказал Квелл.

Церковь при космодроме. Накануне старта я пришел помолиться. За мной увязался Квелл, хотя я так и не понял, какому богу он молится и, вообще говоря, осознает ли, что такое молитва. Полумрак успокоил наши глаза, воспаленные слепящими огнями стартовой площадки. В этом тихом священном пространстве мы рассматривали купольный свод и мерцающие на нем полупрозрачные фигуры мужчин и женщин, не вернувшихся из космоса. От них исходил нежный, приглушенный шелест, многоголосый шепот.

— А это что? И зачем? — спросил Квелл.

Понаблюдав за плавающими фигурами, я ответил:

— Это мемориал — образы и голоса тех, кто погиб и навеки остался в космосе. Здесь, под куполом храма, с рассвета до заката воспроизводится облик и речь каждого — в знак памяти.

Мы с Квеллом стояли, слушали и смотрели.

Один из этих потерянных голосов произнес:

— Дэвид Смит, пропал на орбите Марса в июле две тысячи пятидесятого.

Другой, высокий и нежный, вторил:

— Элизабет Болл, дрейфует за Юпитером с две тысячи восемьдесят седьмого.

А третий, звонкий, повторял снова и снова:

— Роберт Хинкстон, убит метеоритным дождем в две тысячи шестьдесят третьем, похоронен в космосе.

Еще шепот:

— Похоронен.

Другой голос издалека:

— Пропал без вести.

И все эти тихие голоса как один повторяли:

— В космосе, в космосе, в космосе.

Я взял Квелла за паучью лапу и развернул в сторону алтаря.