Рэй Брэдбери - Отныне и вовек

— А что есть природа ? — спросил Квелл.

Ему ответил Сократ, фонтанирующий искрами:

— Любование бога диковинными чудесами живой плоти.

И тут Аристотель, странный маленький робот из пластика, заключил:

— Следовательно, живая плоть этих двоих не чудеснее и не диковиннее любой другой.

Квелл, наклонившись, тронул мой лоб одной из своих длинных паучьих ног, покрытых мягкой клочковатой растительностью, и представил:

— Измаил.

А я, коснувшись пушистой груди моего нового друга, сердечно отрекомендовал:

— Квелл, с дальних островов великой Туманности Андромеды. Квелл.

— Мы будем вместе учиться, — сообщил Квелл.

— Вместе слушать, вместе учиться, вместе экспериментировать, — добавил я.

В течение следующих дней, недель и месяцев нашей подготовки мы и вправду слушали разноязыкие лекции наших электронных преподавателей философии. Но никто не сказал, что от нас потребуется, куда нам предстоит лететь и сколько еще торчать на Земле, в этих необъятных пещерах знаний.

В один прекрасный день лекции роботов-профессоров, непонятные и потому бессмысленные, прекратились. Как-то утром мы собрались в лекционном зале, но нас встретило безмолвие. На дисплее мы увидели свои имена и следующий текст: «Согласно приказу, явиться для включения в состав экипажа».

Квелл заметил:

— Похоже, наша учеба подошла к концу.

— Если так, — отозвался я, — значит, настоящая жизнь только начинается. Пошли найдем наш корабль.

Мы вернулись к себе в комнату, где нас уже ожидали предписания. Забрав экипировку и надев летательные ранцы, мы взмыли в воздух. Облака расступались, птицы разлетались в стороны, и наконец мы приземлились на мысе Кеннеди, среди суеты и сплошного гула необъятного космодрома. Нас окружали высоченные, как небоскребы, пусковые установки и сверкающие ракеты.

Потрясенный гигантским размахом происходящего, я озирался по сторонам.

— Смотри, что здесь делается, Квелл, а вот туда погляди! Космические корабли! Штук двадцать пять, если не больше. Одни названия чего стоят: «Аполлон-сто сорок девять», «Меркурий-семьдесят семь», «Юпитер-двести пятнадцать». А там…

Квелл не дал мне закончить:

— «Сетус-семь».

Я не мог отвести глаз от сверкающего цилиндра, который высился над всеми остальными.

— Это самый большой межпланетный корабль в истории, — с благоговением произнес я.

Квелл задумался:

— Вот интересно, ваши Бах и Бетховен в своих мечтах создавали хоть когда-нибудь нечто подобное?

Наши мечтательные размышления прервал чей-то голос:

— А как же иначе — конечно, создавали.

Обернувшись, мы увидели, что откуда-то из-под трапа появился старик, облаченный в ветхий, выцветший скафандр. Он обратился к нам запросто:

— Привет, друзья.

Очевидно, Квелл просканировал мысли незнакомца, перед тем как ответить:

— Мы тебе не друзья.

Невесело усмехнувшись, старик продолжил:

— Раскусил меня, телепат. Так держать. Вы зачислены на «Сетус-семь»?

— Да, — ответил я.

Старик сокрушенно произнес:

— Эх, стоите на краю пропасти. Остерегитесь, если вы себе не враги.

Квелл выругался на своем инопланетном наречии, а потом потянул меня за локоть:

— Пошли, Измаил. Зачем выслушивать эти бредни?

Старик увязался за нами.

— А ты, юноша, уже встречался с капитаном корабля?

— Пока что в глаза не видел. — Заинтригованный этим вопросом, я обернулся к нему.

— «В глаза не видел». Надо же, прямо в точку! Когда встретитесь, не пытайся заглянуть ему в глаза. Знай: их у него нет.

— Нет глаз? — поразился я. — Он слеп?

— Точнее сказать, изувечен. Пару лет назад в космосе ему выжгло глаза. Ну, ты-то и без меня это знал, — добавил старик, покосившись на Квелла.

— Ничего я не знал, — буркнул тот, еще раз потянув меня за рукав. — Больше мы тебя не слушаем.

Но старик не угомонился:

— А ты уже все слышал, друг мой, коль скоро выведал, что творится у меня в голове. Ты уже все видел. А теперь поделись-ка со своим юным приятелем. Поведай ему, что вас ждет.

Я стряхнул руку Квелла и замер в ожидании.

Старый астронавт приблизился к нам и заговорил, чеканя слова:

— Почему капитан лишился зрения? Когда? Где? Как? Законные вопросы. Может, был он космическим капелланом, погнался за Богом, а Бог не потерпел и единым махом наслал на него тьму? Гладок ли капитан лицом или же обезображен шрамами, по которым видно, где были залатаны рваные раны? Зияют ли чернотой мокрые дыры глазниц, перед которыми врачи оказались бессильны? Родился ли он альбиносом, или это ужас выбелил его волосы, словно припорошил беспощадным снегом?