Джек Керуак - Бродяги Дхармы

— По этой тропе, бывало, ходил Джек Лондон, — сказал Джафи. Мы прошли вдоль южного склона прекрасной горы, откуда открывался вид на Золотые Ворота и даже на Окленд за много миль отсюда, — мы любовались им несколько часов, пока плелись по тропе. Вокруг лежал прекрасный заповедник с мирными дубовыми рощицами, золотыми и зелеными в свете позднего дня, и с изобилием диких цветов. Один раз мы увидели молодого олешка, остановившегося пощипать травки и уставившегося на нас изумленными глазами. Мы спустились с этой луговины в глубину леса секвой, затем опять поднялись — снова по такому крутому склону, что приходилось страшно ругаться и потеть в этой пыли. Все тропы таковы: сначала паришь в эдаком шекспировском арденском раю, ожидая вот-вот встретить нимф и мальчиков с флейтами, а потом на тебя внезапно наваливается раскаленное солнце, доводящее до кипения, просто адская пыль, крапива и ядовитый дубок… как и в самой жизни.

— Плохая карма автоматически вызывает хорошую карму, — сказал Джафи. — Не матерись так сильно, пошли — и скоро очень мило присядем на плоском холмике.

Последние две мили подъема по этому холмику были просто ужасны, и я сказал:

— Джафи, есть одна-единственная штука, которую мне бы прямо сейчас хотелось больше всего на свете — больше всего, чего мне хотелось за всю свою жизнь. — Дули холодные ветры сумерек, мы спешили по бесконечной тропе, согнувшись под тяжестью рюкзаков.

— Какая штука?

— Славная большая плитка «Херши» — или хотя бы маленькая. Так или иначе, но плитка «Херши» спасла бы мою душу прямо сейчас.

— Вот он, весь твой буддизм: плитка «Херши». А как по части лунного света на апельсиновой роще и стаканчика ванильного мороженого?

— Слишком холодно. Единственное, чего я хочу, желаю, за что молюсь, к чему стремлюсь, чего жажду, умираю — прямо вот сейчас — это плитка «Херши»… с орехами. — Мы оба очень устали и плелись домой, переговариваясь, как пара маленьких детишек. Я все канючил и канючил плитку старого доброго «Херши». Мне действительно хотелось шоколадку. Мне все равно требовалась энергия: я уже слегка одурел и нуждался в сахаре, но представлять, как шоколад с орехами тает во рту, здесь, на этом холодном ветру — это было чересчур.

Вскорости мы уже перелезали через изгородь пастбища, которое вело прямо к лужайке с конями над нашим домиком, потом перелезали через колючую проволоку уже на самом нашем дворе, ползли последние двадцать футов по высокой траве мимо моей постели под розовым кустом и к двери собственной старой доброй избушки. То был наш последний совместный вечер дома. Мы печально сидели в темноте, сняв башмаки и вздыхая. Я мог сидеть только поджав под себя ноги — так они меньше болели.

— Всё, с походами я завязал, — сказал я.

Джафи ответил:

— Что ж, нам все равно готовить ужин, а я вижу, за эти выходные мы все подчистили, придется спуститься и прикупить еды.

— Ох, чувак, ты разве не устал? Ложись спать, завтра поедим. — Но он лишь печально натянул сапоги снова и вышел прочь. Все разъехались, вечеринка кончилась, как только обнаружили, что мы с Джафи исчезли. Я затопил печку, лег и даже немного поспал — как вдруг стемнело, вошел Джафи, зажег керосиновую лампу и вывалил на стол покупки, и среди них были аж три плитки шоколада «Херши» — для меня. Это был самый великолепный шоколад в жизни, который я ел. Еще он принес моего любимого вина, красного портвейна — тоже только ради меня.

— Я уезжаю, Рэй, и прикинул вот, что мы с тобой могли бы немного это отметить… — Его голос затих печально и устало. Когда Джафи уставал, а он часто совершенно изматывал себя походами или работой, его голос становился отдаленным и маленьким. Но вскоре он собрал воедино все свои силы и начал готовить ужин, и запел у плиты, словно миллионер, топая сапожищами по гулким половицам, подравнивал букетики цветов в глиняных горшочках, кипятил воду для чая, пощипывал струны гитары, пытаясь хоть немного меня приободрить, пока я лежал, уныло уставясь в джутовый потолок. То была наша последняя ночь, мы оба это ощущали.

— Интересно, кто из нас умрет первым, — размышлял я вслух. — Кто бы вперед ни умер, возвращайся обратно, призрак, и дай им ключ.

— Ха! — Он принес мне ужин, и мы сели по-турецки и зачавкали, как и множество ночей прежде: и только ветер ярился в океане деревьев, да зубы наши хряпали простую и скорбную пищу бхикку. — Только подумай, Рэй, как было на этом вот самом холме, где стоит наша избушка, тридцать тысяч лет назад, во времена неандертальцев. Ты соображаешь: в сутрах говорится, что существовал Будда тех времен — Дипанкара?