Жан Руо - Поля чести

В ее тетрадке для молитв сохранилось, впрочем, несколько вариантов четверостишия о Христофоре. В одном из них он переносит людей через Луару в местечке Пельрен, где теперь паром. Но видно, тетушка смекнула, что Луару пересечь — это вам не Красное море перейти: доброму гиганту понадобились бы двадцатиметровые ходули, чтобы не увязнуть в иле. Поэтому она сделала Христофора покровителем грузчиков (неброская деталь местного колорита, понятная только посвященным), а в остальном повторила древнюю легенду. Образ исполина с младенцем Иисусом на плечах, надо думать, не колебал чистоты ее веры. Она непременно требовала, чтобы папа у себя в машине прикреплял на панель управления бронзовую эмблемку с полюбившимся ей добряком-великаном. И вот результат: сотни тысяч километров без зацепочки. Конечно, тогдашнее движение с сегодняшним не сравнить, но ведь и дороги тоже. Так что святой Хритофор — это испытанное средство.

Антоний Падуанский — личность исторически достоверная — родился в Лиссабоне, повстречал святого Франциска, странствовал и пророчествовал, числится среди отцов церкви. Каким образом при такой незапятнанной репутации он оказался ответственным за потерянные вещи, сказать трудно. Пути Господни неисповедимы. И тем не менее только с его помощью нам удалось в конце концов отыскать ключи от папиного автомобиля в бельевом сундуке, Нинину крестильную цепочку в зарослях букса, бабушкины очки у нее на шее, горошину в крещенском пироге, семилетнего воришку, таскавшего деньги из кружки для пожертвований в храме, клявшегося, что больше так не будет и клятву нарушившего, и, наконец, дорогу домой, когда заблудились. Тетушка болезненно воспринимала, что такую знаменитость называют «старым плутом». Она была лучшего мнения о заступниках. Поэтому она, по своему обыкновению, сложила новую рифмованную молитву, только эта, в отличие от Христофоровой, не вышла за пределы семьи:

Воображению представлялся Диоген, рыщущий с фонарем по улицам Афин, якобы в поисках человека, а на самом деле мечтающий найти монетки, которые обронил накануне, когда пьяный в доску валялся в канаве. Образ великого бродяги как-то разом мерк: Диоген-то, оказывается, о денежках своих пекся.

Разве могли грозить нам какие-нибудь неприятности? Зажженная перед алтарем свеча уготавливала нам успешную сдачу экзаменов, святой Иосиф присматривал за семьей, Христофор — за автомобилем, Тереза — за здоровьем, Виктор устанавливал надо всем приходом микроклимат благодати, всемогущая в своих бесчисленных воплощениях Богоматерь обеспечивала хорошую погоду в мае, обильную жатву, возвращение новобранцев, благополучное разрешение от бремени и множество всяких панацей, чтоб нам проскользнуть без потерь через мирские невзгоды. После смерти тетушки Марии мы нашли под статуэтками святых, расставленными в углублениях садовой стены, и за образками в комнате десятки сложенных бумажек. На каждой из них — просьба. Не для нее самой — для ближних. Чтоб у Ж. не случалось дорожных происшествий, чтобы дела в магазине наладились, чтобы Н. успешно окончила третий класс, чтобы X нашел работу, Y обрел здоровье, а смерть Z была мирной и озаренной светом Воскресения. Если ходатайство не приносило результата, она подвергала святого бойкоту и поворачивала его фигурку лицом к стене, словно плохого ученика. На другой день после смерти папы святой Иосиф, плечистый гипсовый плотник, несший своего ребенка одной рукой, уткнулся носом в стенку ниши. Такой неслыханный провал означал, возможно, что время чудес ушло безвозвратно. Но тетя думала, что во всем виновата она одна. Она не могла себе простить, что забыла обратиться за заступничеством к святому, специализирующемуся на том, чтобы сгустки крови не застревали в сосудах между сердцем и мозгом. Но кто же мог предполагать, что в сорок лет душа вдруг возьмет и закупорится?

Тетя Мари, иже еси, как мы надеемся, в Святая Святых, пожалей нас грешных, ибо нам пришлось сдавать экзамены без поддержки твоих свечей, войти в жизнь без твоих молитв, вступить с ней в схватку безоружными, с пустыми руками, не обладая силой твоего племянника и нашего отца (индульгенция на сто лет) и не имея перед глазами его примера.

Чуть только теплел воздух после зимы, она на целый день оставляла открытой дверь своего домишки: так и света больше, и шум дождя слышней. Поутру после завтрака она обыкновенно высыпала на крыльцо крошки. На пиршество приглашались в общем-то все птицы, да только снегирь внимательно следил за домом со своей груши и никого не подпускал, оставляя воробьям и синицам одни объедки. Его красная грудка трепетала от ярости, когда случалось заявиться незваному гостю. Прыгая по щербатой цементной полоске, он лакомился неторопливо, уверенный в своей силе. «Мой снегирь», — говорила она, и слово «мой» звучало непривычно в устах человека, который ничего не имел (даже свое скромное жилище она называла «домом в саду у Жозефа»),