Кристофер Ишервуд - Труды и дни мистера Норриса

Снаружи темнело. Фройляйн Шрёдер встала и зажгла свет. Отто сказал, что ему пора идти. Ему удалось как следует отдохнуть, и он решил двинуться в путь нынче же вечером. Еще до света его в Берлине уже и след простынет. Фройляйн Шрёдер даже и слышать ни о чем подобном не хотела. Очень уж он пришелся ей по душе.

— Даже и не думайте, герр Отто. Сегодня вы ночуете здесь. Вам нужно выспаться по-настоящему Эти наци ни за что вас тут не найдут. Сперва им придется порезать меня на мелкие кусочки.

Отто улыбнулся и от всей души ее поблагодарил, вот только уговаривать его смысла не было. Нам пришлось его отпустить. Фройляйн Шрёдер набила ему карманы бутербродами. Я дал ему три платка, старый перочинный нож и карту Германии, напечатанную на рекламной открытке фирмы по производству велосипедов; открытку нам недавно подсунули под дверь. Все лучше, чем ничего; с географией у Отто была просто беда. Без карты он, пожалуй, вместо французской границы очутился бы в конце концов на польской. Я хотел дать ему с собой немного денег. Поначалу он даже и слышать ни о чем таком не хотел, и мне пришлось прибегнуть к иезуитскому по сути аргументу: мы же оба с ним братья-коммунисты. «К тому же, — ловко ввернул я, — ты всегда можешь их вернуть». На том мы торжественно и порешили.

Расставался он с нами в удивительно приподнятом состоянии духа. Можно было подумать, что это нам нужна его поддержка, а не наоборот.

— Держись, Вилли. И ни о чем не беспокойся… Будет и на нашей улице праздник.

— Конечно, будет. До свидания, Отто. Удачи тебе.

— До свидания.

Мы стояли у окна в моей комнате и смотрели, как он уходит. Фройляйн Шрёдер принялась шмыгать носом:

— Бедный мальчик… Как вы думаете, герр Брэдшоу, есть у него шанс? Я ведь теперь всю ночь не усну, честное слово, он у меня просто из головы не идет. Как будто он мне сын родной.

Отто обернулся один раз, беспечно махнул рукой и улыбнулся. Потом сунул руки в карманы, втянул голову в плечи и быстро пошел прочь тяжелой, пружинистой походкой боксера вдоль по длинной темной улице, через ярко освещенную площадь, чтобы затеряться среди бесцельно фланирующих полчищ врагов.

Больше я не видел его и ни разу о нем не слышал.

Три недели спустя я вернулся в Англию.

Я прожил в Лондоне около месяца, потом ко мне заглянула Хелен Пратт. Она вернулась из Берлина за день до этого, на вершине успеха: опубликовав целую серию язвительных статей, она добилась того, что продажа ее газеты по всей Германии была запрещена. Ей уже предложили куда более выгодную работу в Америке. И через две недели она отправится морем покорять Нью-Йорк.

Жизненная энергия, успех и свежие новости били из нее ключом. Нацистская революция положительно пошла ей на пользу. Если послушать ее, можно было подумать, что она по меньшей мере два месяца пряталась в рабочем столе у доктора Геббельса или у Гитлера под кроватью. Каждый приватный разговор, каждый скандал были ведомы ей во всех подробностях. Она знала, что Шахт [60] Президент рейхсбанка. сказал Норману, что фон Папен сказал Мейсснеру, [61] Доверенное лицо Гинденбурга. что в ближайшем будущем Шляйхер, вероятнее всего, скажет кронпринцу. Она знала сумму чеков Тиссена. [62] Один из крупнейших германских промышленников, финансировал деятельность НСДАП и выполнял роль посредника в налаживании контактов между финансово-промышленными кругами и Гитлером. Она была полна наиновейшими историями о Реме, о Хайнсе, о Геринге и его мундирах. «Бог ты мой, Билл, какая же все это афера!» Говорила она несколько часов кряду.

Утомившись наконец от злодеяний великих мира сего, она перешла к более мелкой сошке:

— Ты, наверное, все уже слышал о деле Прегница, а?

— Нет. Ни единого слова.

— Господи, да ты совсем отстал от жизни! — представилась возможность рассказать еще одну историю, и Хелен просияла. — Это же случилось где-то через неделю после того, как ты уехал, не больше. В газетах, конечно, язык держали за зубами. Но у меня есть приятель в «Нью-Йорк геральд», он-то мне и выложил все самое вкусненькое.

Однако в данном случае самое вкусненькое оказалось все-таки не у Хелен. Она, естественно, не могла многого знать о Ван Хорне. Меня так и подмывало достроить недостающие в ее сюжете звенья или, по крайней мере, дать ей понять, что я о таковых знаю. И слава богу, что я все-таки этому искушению не поддался. Новости ей можно было доверять примерно столько же, сколько кошке блюдце с молоком. А находчивый коллега Хелен и впрямь поразил меня тем, сколько он всего умудрился накопать на свой собственный страх и риск.