Кристофер Ишервуд - Труды и дни мистера Норриса

— Я понимаю. Но в конечном счете это позволит вам сэкономить в десять раз б о льшую сумму. Что я предлагаю: вы высылаете ему полторы сотни и письмо, в котором обещаете заплатить оставшуюся часть суммы к первому января…

— Но послушайте, Уильям…

— Погодите минуту. Тем временем вы сможете устроить свой отъезд из Германии — не позже конца декабря. Это даст вам три недели форы. Если вы сейчас согласитесь платить по первому его требованию, он не станет вас беспокоить до начала нового года. Он будет уверен в том, что вы у него на крючке.

— Да. Я думаю, вы правы. Мне придется приучить себя к этой мысли. Все это так неожиданно.

Артуром овладела внезапная вспышка возмущения:

— Экая ведь гнусная гадина! Если когда-нибудь мне представится возможность разделаться с ним раз и навсегда…

— Не стоит беспокоиться. Рано или поздно он сам себе сломает шею. Сейчас же самая главная проблема — где найти денег на ваш отъезд? Занять вам, вероятнее всего, не у кого?

Но Артур уже напал на другую какую-то мысль:

— Как-нибудь, но я из этой передряги непременно выпутаюсь, — тон у него стал значительно энергичнее. — Дайте мне только время подумать.

Пока Артур думал, прошла неделя. Погода ничуть не улучшилась. И настроение от этих тусклых, гаснувших, едва успев начаться, дней у всех у нас складывалось препаршивое. Фройляйн Шрёдер жаловалась на боли в спине. У Артура пошаливала печень. Ученики у меня, как на подбор, пошли безалаберные и глупые. Я чувствовал себя не в своей тарелке и срывался по пустякам. Меня уже тошнило от нашей убогой квартиры, от голого, облупленного фасада напротив, от промозглых улиц, от затхлого, шумного ресторанчика, в который мы ходили, чтобы съесть дешевый комплексный ужин: пережаренное мясо, неизменную кислую капусту, суп.

— Бог ты мой, — воскликнул я как-то вечером, обращаясь к Артуру, — чего бы я только не дал, чтобы на пару дней вырваться из этой берлинской дыры!

Артур, который задумчиво и отрешенно ковырял в зубах, внимательно на меня посмотрел. И к немалому моему удивлению, явно вознамерился помочь мне развеяться:

— Должен вам заметить, Уильям, я и сам обратил внимание, что как-то вы в последнее время утратили свойственную вам жизнерадостность. И вид у вас, знаете ли, какой-то бледный.

— Неужели?

— Боюсь, что вы стали слишком много работать. Просиживаете целыми днями в квартире. Такому молодому человеку, как вы, нужны физические нагрузки, нужен свежий воздух.

Я улыбнулся: его заботливость позабавила меня и даже немного заинтриговала:

— Знаете, Артур, вы сейчас говорите, ни дать ни взять, как мой домашний доктор.

— Дорогой мой мальчик, — он сделал вид, что немного обижен, — зачем же поднимать на смех мою, самую искреннюю, смею заметить, заботу о вашем здоровье? В конце концов, по возрасту я вполне гожусь вам в отцы. На мой взгляд, это достаточное основание для того, чтобы время от времени я чувствовал себя in loco parentis. [44] По-родительски, испытывал отеческие чувства (лат.).

— Прошу прощения, папочка.

Артур улыбнулся, с некоторым, впрочем, усилием. Я реагировал не так, как следовало бы. Он никак не мог найти повода затронуть тему, которая явно вертелась у него на языке, — какой бы эта тема ни была. Немного поколебавшись, он попробовал еще раз:

— А скажите-ка, Уильям, не приходилось ли вам, как человеку, наклонному к путешествиям, бывать в Швейцарии?

— Был грех. Провел как-то раз три месяца в одном женевском pension, пытался учить французский.

— Ах да, кажется, вы мне об этом рассказывали, — Артур беспокойно кашлянул. — Но я говорю скорее о горнолыжных курортах.

— Нет. От этих радостей я был избавлен.

Артур был просто шокирован:

— Право, мальчик мой, если мне позволено будет высказать свое мнение, вы в своем небрежении физической культурой иногда заходите слишком далеко, слишком. Не то чтобы я пытался принизить значимость умственного и духовного развития, боже упаси. Но вы же еще так молоды. И мне просто страшно смотреть, как вы лишаете себя тех радостей, которые очень скоро будут вам просто-напросто недоступны. Давайте начистоту: ну разве это не поза с вашей стороны?

Я усмехнулся:

— Могу я задать вам вопрос при всем должном уважении к вам, дорогой Артур: а какому виду спорта вы сами были преданы всей душой в возрасте двадцати восьми лет?

— Ну — э — вы же знаете, я всегда отличался слабым здоровьем. Что толку сравнивать. Однако должен вам заметить, что во время одного из моих наездов в Шотландию я сделался довольно-таки завзятым рыболовом. По крайней мере мне довольно часто удавалось подцепить на крючок этих — маленьких таких рыбок с забавными красными и коричневыми пятнышками. Название вылетело из головы.