Кристофер Ишервуд - Труды и дни мистера Норриса

— Более или менее. То там, то сям.

— И чем вы там занимались?

Артур беспокойно оглядел залу маленького роскошного ресторанчика и очаровательнейшим образом улыбнулся:

— Так сказать, наводящий вопрос, да, Уильям?

— Вы работали на Байера?

— Э — отчасти. Да.

Взгляд у Артура стал отсутствующим. Он явно пытался уйти от темы.

— А с тех пор как вернулись в Берлин, вы с ним виделись?

— Конечно, — он вдруг посмотрел на меня с нескрываемой подозрительностью. — А почему вы спрашиваете?

— Ну, не знаю. Когда мы виделись с вами в последний раз, вы как-то не очень рвались с ним общаться, разве не так?

— Мы с Байером в прекрасных отношениях, — с пафосом произнес Артур, потом помолчал и добавил: — Вы ведь никому не рассказывали о том, что я с ним поссорился, не так ли?

— Да нет, Артур, конечно же нет. А кому я, по-вашему, мог об этом рассказать?

У Артура явно полегчало на душе:

— Вы уж извините меня, Уильям. Мне следовало бы лучше помнить о том, что я всегда могу положиться на вашу осмотрительность, достойную всяческого восхищения. Однако, видите ли, если по какой-то случайности здесь начнут ходить слухи о том, что между мной и Байером пробежала кошка, я окажусь в более чем нелепой ситуации, вы меня понимаете?

Я рассмеялся:

— Нет, Артур. Я ровным счетом ничего не понимаю.

Артур с улыбкой поднял бокал:

— Не торопите меня, Уильям, хорошо? Вы же знаете, мне всегда нравилось, чтобы у меня была какая-нибудь маленькая тайна. И, честное слово, придет такое время, когда я смогу дать вам самое исчерпывающее объяснение.

— Или выдумать таковое.

— Xa-xa. Ха-ха. Что ж, вижу-вижу, вы безжалостны, как всегда… кстати, о безжалостности: я только что вспомнил. У меня в десять назначена встреча с Анни. Опрометчиво с моей стороны, однако… так что, может быть, примемся за ужин всерьез?

— Ну конечно. Ее нельзя заставлять ждать.

За ужином Артур расспрашивал меня о Лондоне. О городах Берлине и Париже тактично не было сказано ни слова.

С появлением Артура распорядок жизни фройляйн Шрёдер претерпел видимые изменения. Поскольку каждое утро он непременно начинал с горячей ванны, ей, чтобы включить маленький допотопный бойлер, приходилось вставать на час раньше. Она не жаловалась. Более того, Артур, по всей видимости, пуще прежнего вырос в ее глазах из-за того, что причинял ей такого рода бытовые неудобства.

— Он такой особенный человек, герр Брэдшоу. Прямо-таки не джентльмен, а вылитая леди. Все у него в комнате должно быть строго на своих местах, и если что-нибудь не так, он мне такое устраивает. Но, знаете, должна вам сказать, это одно удовольствие, когда ухаживаешь за человеком, который так следит за своими вещами. Вы бы видели, какие у него есть сорочки, а какие галстуки. Просто мечта! А какое у него нижнее белье! Шелковое! Я ему как-то раз и говорю: «Герр Норрис, эти ваши комбинашки скорее мне бы подошли, для мужчины-то они слишком тонкие». Это я, конечно, просто в шутку так сказала. Герр Норрис любит, когда с ним шутят. Он выписывает, знаете ли, четыре ежедневные газеты, не считая иллюстрированных еженедельников, и не дай мне бог выбросить хотя бы одну. Их нужно укладывать по порядку, по дням, если хотите знать, на комоде. Меня такое иногда зло берет, как подумаю, сколько они там пыли собирают. А еще каждый день, перед тем как уйти, герр Норрис дает мне длиннющий такой список, вот как отсюда и до той двери, что я кому должна сказать и передать, если они позвонят или зайдут к нам. И я должна запоминать все эти фамилии и кого он желает видеть, а кого не желает. Звонок у нас теперь просто не умолкает, и все несут телеграммы герру Норрису, и письма с экспресс-доставкой, и авиапочту, и бог знает что еще. А в последние две недели совсем как с ума посходили. Если хотите знать мое мнение, мне кажется, что его слабое место — это женщины.

— С чего вы это взяли, фройляйн Шрёдер?

— А с того, что я давно заметила: герру Норрису все время шлют телеграммы из Парижа. Я их поначалу все вскрывала, думала, а вдруг там что важное, что герру Норрису нужно срочно знать. Но я над ними голову сломала и так ничего и не поняла. Шлет их какая-то женщина по имени Марго. И такие, знаете, попадаются нежные. «Крепко тебя обнимаю», или: «В прошлый раз ты забыл меня поцеловать». Знаете, у меня бы ни в жисть не хватило смелости такое написать в телеграмме; вы только представьте, как телеграфист на почте будет этакое читать! Эти француженки, они, наверное, совсем уже всякий стыд потеряли. Поверьте моему опыту, если женщина выставляет свои чувства напоказ, грош ей цена… А кроме того, она иногда такую чушь пишет.