Е. Бирман - Протоколы с претензией

– Никогда не слышала о таких скачках, – удивилась Баронесса.

– Ну, значит, это мне пригрезилось, – ответил Б., – значит, там и этого нет, и уж подавно – скука смертная. – Б. даже зевнул, заразившись от собственного красноречия.

– Отчего же англосаксы этого не исправят? – интересуется Баронесса.

Как женщина, она вправе задавать такие вопросы.

– Не забывайте, – говорит Я. в задумчивости, и его взгляд, кажется, устремлен куда-то поверх правосудия, – англосаксы ведь и генетически – те же немцы, только их, в отличие от немцев, заклинило на свободе.

Что-то, кажется, все же надломилось в прямом А. после ареста. В его рассуждениях о юридических аспектах системы налогообложения – теме, которую он неожиданно поднимает, – проявляется этот его изменившийся подход к жизни.

Укрывательство от налогов не должно рассматриваться как уголовное преступление, заявляет он. Одно дело – украсть у частного лица, совсем другое – увильнуть от поборов государства, которое потом эти средства расходует так, что воровство кажется меньшим злом. Инстинкт уклонения от налогов – такая же естественная общечеловеческая слабость, как любовь. К попавшемуся на неуплате налогов нужно относиться как к жертве несчастной любви. То есть обязать его заплатить налог и штраф, конечно, нужно. Но после этого – пожалеть, погладить по голове, успокоить. Сказать, что эта дама недостойна его высокого чувства, в следующий раз все может сложиться гораздо счастливее. Есть что-то глубоко фашистское в сладострастии, с которым набрасываются на жертву несчастной любви к своим, не чужим, деньгам. А. теперь выглядит возбужденно-приподнятым, что уж совсем на него не похоже.

Б. внимательно смотрит на приятеля. Он складывает два плюс два: А. недавно сделал ремонт в квартире. Он наверняка нанял левую бригаду и теперь терзается угрызениями совести, а еще больше – страхом попасться и угодить в рецидивисты. “Рецидивист А.-инька”, – порой ласково называет его теперь Б., при этом А. неизменно бледнеет.

“Сложные девушки”... Легче всего представить их сидящими вполоборота, с улыбкой, подразумевающей свободу. Они вполне могут сказать что-то такое, от чего их сокурсники почувствуют себя еще младше, еще неопытнее. Отчаянно молодые люди будут подстегивать свою незаурядность, но понапрасну, их подружки все равно будут казаться старшими сестрами, которые сейчас ласково потреплют им вихры и уйдут в мир зрелых мужчин. В их манере сидеть была искусственность, которую мы принимали и ценили.

Когда Я. впервые встречает будущую Баронессу, она – первокурсница, на два года младше его, и он тут же начинает называть ее “зеленкой”, стараясь нарастить разрыв. Сидит она прямо, болтает ногами, край очень короткой юбки прижимает к стулу между коленками одной рукой, а иногда и двумя. Она, не смущаясь, молчит и внимательно слушает его, не улыбаясь. Она вообще мало улыбается, сразу начиная смеяться. И он старается вовсю, чтобы еще и еще раз услышать ее смех, ведь ее смех – это его признание.

Ее одежда не имеет никакого отношения к моде. На ней короткая шубка и сапоги. Меховая шапка-шлем с меховыми шариками на длинных шнурках превращает ее совсем в школьницу. Она постоянно скользит на снегу, и после двух падений он уже не отпускает ее локоть. Он позже будет, возвращаясь к тем дням, высказывать ей насмешливые догадки по поводу причин этого странного скольжения, она же будет упорно обвинять гладкие подметки австрийских сапог, попавших на украинский снег. Австрийские сапоги, прежде чем были надеты на ее ноги, сделали крюк, придя в посылке из Еврейского Государства. Этот крюк не следует афишировать, объяснили ей родители. Но они ничего не сказали о марках на конвертах писем, приходивших оттуда же, и она однажды принесла их в школу, где кто-то о заграничных связях семьи прилежной и ответственной девочки, выбранной за эти качества комсоргом класса, тут же догадался. Впрочем, времена на коммунистическом календаре уже были вегетарианско-диетические. Престарелый вождь по складу своего характера не был зол и последние остатки коммунистической агрессивности выплескивал в стрельбе по кабанам. Никаких неприятностей не последовало, полномочия комсорга класса остались за будущей Баронессой Еврейского Государства. Еще несколько лет эти сапоги должны будут неизменно скользить на снегу, пока не будут заменены югославскими. Югославия, все знали, в те времена – ни нашим, ни вашим, и подметки у их сапог нескользкие.