Дорис Лессинг - Браки между Зонами Три, Четыре и Пять

Они соединялись, как никогда не бывало до сих пор: всерьез и надолго, как будто завершение акта означало бы конец возможного взаимопонимания, как будто перед ними стояла задача обследовать друг друга, как если бы такое слияние сущностей придавало обоим некую силу, давало неуязвимость, исключающую сомнения и, более того, — бедствия, даже хаос. И когда они сходились в схватке, или льнули друг к другу, или находили друг в друге прибежище, каждый пытался увидеть себя со стороны — гораздо чаще, чем ему бы хотелось, чтобы это было замечено другим, — холодным бесстрастным взглядом, совсем таким же, каким мог бы их оценивать любой — кто? какой враждебный незнакомец? Но тут же в душе каждого из них возникал внутренний протест против такой оценки, и они и мыслью, и действием пытались охранить эту возможность, для чего — все более часто — удерживали в своих руках руки партнера. Бен Ата, вероятно, воспринимал свои сильные ладони, как баррикады, охраняющие укрытие, в котором скрывалось что-то небольшое, бесконечно уязвимое и хрупкое.

Но снаружи не доносилось ни слова, ни звука. Барабанный бой не смолкал. И они знали, что так и будет. По крайней мере, еще некоторое время.

Эл-Ит лежала на тахте, на груде подушек, совершенно обнаженная, прижав ладонь к животу, чувствуя, как их детеныш вибрирует в ритме барабана. И Бен Ата, совершенно обнаженный, подходил к жене, и по ее нахмуренному и сосредоточенному лицу, которое уже стало ему таким близким и любимым, что он вовсе не удивился бы, увидев его в зеркале вместо своего собственного лица, понимал, что она общается с будущим королем Зоны Четыре. И, осторожно отодвинув руку Эл-Ит, клал на ее место свою, напряженно вслушиваясь. Он прижимался ухом к тому месту, стараясь не слышать остальные звуки, звучащие в столь дорогом и знакомом ему вместилище плоти, но слышал только бой барабана, бьющего прямо в уши и определяющего ток его собственной крови.

Теперь они почти все время обходились без одежд, потому что их нагота стала как бы своего рода одеждой, настолько разнообразными и красноречивыми стали эти два тела. Бен Ата смотрел на плечи жены, облитые влажным светом, проникающим из парка с фонтанами, и думал, как она хорошо смотрится именно на этом месте, эта его тоненькая Эл-Ит, такая изящная и подтянутая, как сама колонна, к которой она прислонилась; а она смотрела на сильную статную спину мужа и думала, что могла бы всю оставшуюся жизнь без устали любоваться игрой этих мускулов. И он запускал ладони в водопад ее черных волос и поражался, как жил раньше, — в прошлой, бывшей жизни, когда даже не замечал — так казалось ему сейчас — бесконечного разнообразия этой небольшой женской головки, которое сейчас исследовали его пальцы, прядь за прядью; а она позволяла своей руке лежать на его сильных загорелых плечах и знала, что ей навсегда хватило бы языка общения их двух тел, которые легко касались друг друга.

Если Эл-Ит надевала платье из какого-то каприза или желая пококетничать, то оно вскоре оказывалось сброшенным, потому что кокетство казалось совершенно оскорбительным в том серьезном состоянии, в котором они оба исследовали друг друга впервые; и если Бен Ата закутывался в свой темный солдатский плащ-палатку, когда дул холодный ветер с той стороны холма, которая выходила на солдатский лагерь, то в нем ему сразу становилось неуютно. Презрев одежду, они опять прыгали друг к другу, в укрытие огромной тахты, назад в свой мир, в свою жизнь… которая не менялась, не могла измениться… но все же перемены были неизбежны, и вскоре, в один прекрасный день, сидя за столиком под аркой, откуда открывался вид вниз с холма на лагерную суету, они мысленно заказали себе обед, но никакой еды не появилось. Оба сидели за столом и удивлялись, и тут они увидели Дабиб: закутанная в старый солдатский плащ, она поднималась по склону холма, согнувшись от холодного ветра; она несла им еду в судках с крышками и кувшины. Это все она быстро и аккуратно сложила на краю портика, под самой крайней аркой, и быстро убежала, даже не взглянув в их сторону.

Прикрыв наготу, они вышли в портик, чтобы взять свою еду, — ее доставили из офицерской столовой, как сразу понял Бен Ата; это оказались тушеные бобы и хлеб.

Он приступил к еде, и тут же отметил с удовольствием, что Эл-Ит ест жадно, как будто и не соскучилась по своим пахнущим розами десертам, фруктам и сиропам.

Этот их павильон, это волшебное здание стало для них вполне прозаическим. Когда-то он казался Эл-Ит грубой подделкой, пародией на элегантность и утонченность ее страны. Не так давно для Бен Ата это было очаровательное, но, конечно, раздражавшее его место, слишком изящное для старого солдата, но ему приходилось мириться. Теперь же оба не задумывались о таких вещах. Павильон стал их домом: полная воздуха центральная комната, колонна в центре, взметнувшаяся, как фонтан, тени в углах, сводчатый потолок и лепной бордюр, — а дальше его комнаты, в которых Бен Ата мылся и переодевался, в которых Эл-Ит чувствовала себя так же свободно, как и он, а затем тянулись ее комнаты, ее покои, куда он входил так же запросто, как она. Когда-то он жил в палатке и не желал ничего лучшего. Ему казалось, что он бы снова… вспомнил о своих давних обязательствах, ушел к себе и, сидя совершенно обнаженным за простым столом, который приказал принести сюда для таких случаев, написал приказ, что армия должна провести маневры и начать какие-нибудь боевые действия, чтобы ввести противника в заблуждение: и тут Бен Ата вспомнил, что пообещал людям войну; а сам их обманул. «Нечего их распускать», — проворчал он и, оперевшись головой о руку, призадумался, в каком же регионе страны в это время года лучше провести обманные военные действия и будет ли… но штаб прекрасно сам разрешит эту задачу, наконец решил он, отчасти сожалея о том, что лишен возможности поучаствовать в этой войне, отчасти же радуясь мысли, что ему не придется неделями терпеть однообразную жизнь, притворяясь, что все это всерьез, что у них есть реальная цель… За этими рассуждениями он вспомнил, что Эл-Ит не верит, будто подобные занятия нужны… и все же, когда он думал о своем грядущем сыне, зреющем сейчас в восхитительном теле Эл-Ит, он всегда представлял наследника верхом, рядом с собой, во главе армий.