Дорис Лессинг: Браки между Зонами Три, Четыре и Пять

Это плохо отражалось на детях.

И вот первое зримое и очевидное доказательство того, что наступили новые времена: пришла депеша от Бен Ата. Он лаконично сообщал, что пришлет за Эл-Ит эскорт. А чего еще ожидать от человека его зоны? Когда государство вечно ведет войны, его руководителю не до любезностей. И это еще раз доказало, что мы правы, не желая оказаться под властью Зоны Четыре.

Эл-Ит возмущенно протестовала. И даже объявила, что никуда не поедет.

Но против Приказа не пойдешь, а в нем ясно было сказано: надо ехать.

Эл-Ит облачилась в синее траурное платье, только таким образом она могла выразить свое душевное состояние: внешнее проявление чувств ей еще было позволено. Никаких распоряжений не отдавалось, но народ разделял ее Скорбь — я умышленно пишу это слово с большой буквы, это чувство охватило нас всех.

Все были в замешательстве, но считали, что произошло, очевидно, недоразумение. Вообще-то такие чувства, как скорбь, нам незнакомы. Мы и припомнить не могли, как давно не испытывали ничего подобного. В частной жизни мы не считали нужным лить слезы, стенать и страдать. Мало ли что случается в жизни человека? При тяжелой утрате, при личной потере печаль естественна, для таких случаев существовали формальные ритуалы ее выражения, а общественные мероприятия были для нас каналом, средством выражения наших мелких личных чувств. Я не говорю, будто мы ничего не чувствовали! — но проявляли свои чувства всегда напоказ, и это укрепляло общее представление о нас и нашей стране. Но в данном случае, при последнем вмешательстве Провидения в судьбу Эл-Ит, казалось, произошло нечто совсем обратное.

Никогда еще в нашей зоне не было пролито столько слез, я не припомню такого потока жалоб, проявлений бессмысленной неприязни.

Эл-Ит велела привести всех своих детей, и когда они заплакали, она их не останавливала: хоть это-то бедняжка могла себе позволить, ведь слезы нельзя считать откровенным бунтом.

Были, кстати, возмущенные — и много; кое-кто начал ее критиковать.

Такого в нашей стране мы не могли припомнить; и вскоре пошли разговоры, что, пожалуй, давненько от Надзирающих не приходило никаких Приказов, а раньше-то согласно их Приказам тоже наступали перемены, они были вызваны Необходимостью, причем всегда нам давали одно простое объяснение, без всякой конкретизации, только одним словом — НАДО. Почему же сейчас что-то должно быть по-другому? Люди спрашивали себя: а может, мы слишком занеслись, стали о себе высокого мнения? Но в чем именно мы не правы? Ведь мы же одобряем присущие нашей стране гармонию, богатство и радость жизни? Мы не сомневались, что наша зона по уровню благосостояния и отсутствию раздоров как минимум не хуже любой другой. Разве мы не правы, что гордимся этим?

И тут мы поняли, что совсем никогда не интересовались странами, находящимися по ту сторону, за пределами наших границ. Мы знали, что Зоной Три — единственной из всех — непосредственно руководят Высшие Силы, Высший Разум. Мы искренне считали — если вообще когда-либо задумывались об этом, — что у нас есть контакты с другими государствами, но все выглядело как-то уж очень неконкретно. Может, нас устраивала такая жизнь — когда мы сами по себе, в изоляции от соседей? Потому что считали себя страной самодостаточной?

Эл-Ит ждала, как развернутся события, и по-прежнему не выходила из своей комнаты.

И вот появился отряд — двадцать всадников в легких доспехах. У них были щиты, защищавшие от нашего более разреженного воздуха, без этого им, понятно, здесь не обойтись. Но при чем тут шлемы? К чему на них знаменитые кольчуги Зоны Четыре, от которых отскакивает любое оружие? Те, кто случайно оказался на пути следования наших незваных гостей, смотрели на них с угрюмой насмешкой. Мы решили — никаких приветственных криков по случаю их приезда. Да и сами всадники тоже выглядели неприветливо. В молчании отряд проследовал к дворцу и замер под окнами Эл-Ит. Они привели с собой одного оседланного коня — с уздечкой, но без всадника. Эл-Ит увидела их из окна. Дожидаться гостям пришлось довольно долго, но наконец она все же появилась на самом верху длинного пролета белокаменной лестницы, мрачная и унылая в своей темной одежде. Молча постояла, разглядывая солдат, которые выглядели так, как будто приехали захватить ее в плен. Эл-Ит дала им возможность насмотреться на нее в свое удовольствие: увидеть ее красоту, ее силу, ее уверенную осанку. Потом она, не спеша, одна спустилась по ступеням лестницы. И направилась прямо к коню, которого привели для нее, заглянула ему в глаза, приложила руку ему к щеке. Коня звали Йори, и с этой минуты он стал знаменитым. Конь был прекрасный, вороной с головы до ног, но, вероятно, ничем не отличался от других, на которых восседали солдаты. Поздоровавшись с конем, Эл-Ит сняла с него тяжелое седло. Постояла с седлом в руках, переводя взгляд с одного солдата на другого, пока один из них не сообразил, чего она хочет. Эл-Ит бросила ему седло, которое солдат перехватил на лету, и конь под ним начал переступать с ноги на ногу, почувствовав дополнительную тяжесть. Женщина, сложив руки на груди, наблюдала за солдатом, а тот, обернувшись к своим товарищам, скорчил комическую гримасу. Так реагируют взрослые, когда умный ребенок пытается сделать что-то ему недоступное — и вдруг у него получается. От Эл-Ит не укрылось это выражение его лица, и теперь, желая дать чужакам понять, что они не угадали смысл ее жеста, она неторопливо сняла уздечку и тоже бросила солдату.