Сигурд Хёль - Моя вина

Я хотел знать, когда увижу ее снова.

— Очень скоро, — сказала она. — Я надеюсь… — прибавила она едва слышно.

Но ведь я даже не знаю, где она живет… Зато она знает, где живу я.

— И дальше не иди, прощай, — сказала она. И ушла.

Я стоял и смотрел, как она уходит.

Как прекрасно она шла. Как легко и свободно, плывя, торжествуя, словно каждый шаг был радость.

Но вот она дошла до поворота и исчезла.

Я повернулся и пошел домой. Через час мне полагалось быть в школе.

Я чувствовал… но нет, не могу я передать, что я чувствовал. Но наверное — наверное, если б кто меня тогда увидел, он бы сказал, что и я тоже иду легко и свободно.

Прошло несколько дней. Я все время ждал ее, но она не приходила. Я был счастлив, блажен и нетерпелив. Я ходил, распрямив спину, глубже дышал, мне казалось, что весь мир в моей власти, — и я ждал, ждал.

Я читал кое-что по юриспруденции, листал романы, пьесы, стихи и — ждал.

Она не приходила.

Я проходил по улицам не так, как прежде, — крадясь вдоль стен, в страхе показаться смешным. Тротуар, по которому я шел, был в моем распоряжении, небо, в которое я глядел, тоже было в моем распоряжении. Я строил великие планы, предавался великим мечтам, все мог, на все был способен — и ждал ее.

Она не приходила.

Я ждал, пока вся душа у меня не пересохла. Прошло два дня. Три дня.

А потом — потом я влюбился.

Знаю, это ни с чем несообразно, чудовищно, может быть, отвратительно. Но так случилось.

Все было немыслимо просто.

Целый день я просидел дома. Я ждал: Никто не приходил. Потом я вышел. Помнится, я подумал: черт побери, надо же и поесть!

Помню, на углу Пилестредет и Университетской я минуту постоял раздумывая. Я мог бы пойти и прямо в столовую. Но я прикинул, не прогуляться ли мне сперва по Карла Юхана, и предпочел последнее. Погода была такая прекрасная, и такая прекрасная была пора — на Ивана Купалу, двадцать пятое июня, и назавтра я уезжал из города на каникулы.

И вот, приблизясь к углу Университетской и Карла Юхана, я увидел троих, которые, по всей вероятности, кого-то ожидали. Двое были мне знакомы. Один — Ханс Берг, а с ним девица, с которой его часто видели в ту зиму. Мало привлекательная девица, на мой взгляд; иными словами, не слишком красивая и не очень веселая. Мне она была не по душе — да, кстати, это та самая, на которой Ханс Берг потом женился. Мне уж зимой не раз казалось, что у них все кончено, и вот поди ж ты — сталкиваюсь с ними на улице. Третья была девушка, которой я никогда прежде не видел.

Они приветствовали меня так, словно я был ангел-спаситель. То есть это Ханс Берг и его подруга. Третья же стояла чуть в сторонке и едва заметно улыбалась — немного смущенно, немного робко, но в то же время так, будто забавлялась про себя.

Ой, я подоспел как нельзя более кстати! Они решили пойти куда-нибудь пообедать. В честь приятного события. Агнете — подруге Ханса Берга — прибавили жалованье. И они условились встретиться еще с одним человеком; но они немного запоздали — выпивали у Блума, праздновали, — совсем немного запоздали, на каких-то несчастных полчаса — и вот этого дурака нету. А они прождали его уже целую вечность. Да — Агнета глянула на часики — целых четверть часа. Нет, конечно, он был и ушел. Невежа! Настолько не считаться с чужим временем! Так что я подоспел, ну, прямо как ангел-спаситель!

Агнета от выпитого стаканчика сделалась несколько болтлива. Впрочем, для этого ей и не обязательно было выпивать.

Но нужно представить меня фрекен!

Она представила меня. Девушку звали… впрочем, не все ли равно, как ее звали. Дальше я буду называть ее Идой.

Как же все-таки ее звали? Я не собираюсь называть ее имя, ни в коем случае не собираюсь. Но я его действительно забыл. До чего же странно, как стали забываться имена. Я непрерывно забываю имена. Даже очень близких людей, друзей, родственников. Атмосферное давление стало другое, что ли? Ее звали… так и вертится на языке. Впрочем, не все ли равно, как ее звали.

Значит, я буду называть ее Идой. Она была юная, стройная, с копной ослепительно светлых волос. Глаза синие-синие, как васильки. Кожа белая — тогда она чуть-чуть загорела, но была странно прозрачна, как фарфор. Такой лучистый фарфор. Бывает, при взгляде на эту хрупкую глину, кажется, будто под тонким слоем бьется, пульсирует кровь. Оттого, что такой фарфор напоминает живую кожу.

Так вот, она тоже казалась непрочной, хрупкой.

Тут, положим, я ошибся.

Ее ладонь почти утонула в моей.