Дмитрий Тростников - Знаменитость

Вскрикиваешь — и просыпаешься. Оказывается, это был сон. Короткий: на минуту или на пятнадцать минут. И после него становится еще хуже. Мутная пытка памятью начинается снова. А под ложечкой тянет еще сильнее. И ты переворачиваешься на бок и сучишь коленками, стискивая зубы до хруста.

И ведь как-то надо пережить эту невыносимую ночь. А она вся еще впереди.

— Вроде и правда, чуть полегче становится, — оценил Алеша, глядя на донышко пустой чайной кружки. — Сколько я еще выдержу? Когда умру вот так? В следующий раз? Или через год? Как считаешь? — спросил он.

Я ничего не ответил. Только пожал плечами. И подумал, что просто не надо загонять себя в такие состояния. И он сам во всем виноват. Но говорить это вслух было глупо. Вместо этого просто налил вторую кружку чаю.

— Какое счастье, когда есть кто-то, с кем можно поговорить в такую ночь, — опять улыбнулся Алеша, глядя на меня — как будто я с ним действительно говорил. — Это настоящее спасение…

— Ты попробуй голову за окно высунуть и подержать, — наконец придумал я. — Там дождь и свежий ветер. Освежит тебя, может, еще немного легче станет. А то завтра мы уезжаем в Одессу. Тебе надо хотя бы до поезда нормально добраться.

— Какая Одесса!? — перепугался Алеша. — Меня еще неделю плющить будет, пока в себя приду. Я эти дела знаю…

— В поезде на полке поваляешься день-два — успеешь в себя прийти. Старкова так считает. Всяко лучше, чем здесь чертей по углам ведрами ловить. Сначала в поезде, под стук колес. А потом в Одессе. Рудик обещал море — двадцать четыре градуса…

Минут через десять действие горячего чая закончилось, и Алеше стало хуже. Он на четвереньках пополз обратно на свой матрас, посверкивая тощими и дряблыми ляжками. Со стоном завалился на него и начал закутываться в теплое одеяло, накручивая его на себя в несколько слоев.

— Погаси свет, Сережа! — простонал он. — Завтра начну себя по кусочкам обратно собирать… Но ведь до завтра надо же еще как-то дожить…

На администратора билетных касс Киевского вокзала одно только упоминание имени Льва Рудика произвело фантастическое воздействие. В обход всех длиннющих очередей, битком заполнявших кассовый зал, через минуту нам были выданы два билета Москва-Одесса. Купейные места, совершенно бесплатно. Получилось, что мы зря приехали с большим запасом времени, чтобы стоять в очереди — понимая, что такое — взять билет к Черному морю в самый разгар сезона. И теперь отходили от касс ошарашенные, настолько все случилось легко и просто. Алеша даже взял у Старковой билеты и зачем-то понюхал.

— На подлинность проверяешь? — поинтересовалась Маша. — Все в порядке. — Через два часа вы поедете, а я останусь. И только помашу вам рукой.

В боковой улочке, спускающейся от вокзала, не мы одни коротали часы перед отходом поезда. Заросший кавказец жарил здесь баснословно дорогой шашлык. От его мангала вдоль железнодорожных путей тянуло приятным дымком. А какой-то студенческий стройотряд устроил себе здесь шумные импровизированные проводы.

Похмельный Алеша с трудом преодолевал последние метры. Он уже ничего не говорил. Вцепился дрожащими от напряжения пальцами в мой локоть и закусил губу, упрямо шаркая по асфальту подошвами. Промучившись ломкой всю ночь, под утро он все-таки сумел заснуть. Сил хватило, чтобы добраться до Киевского вокзала. Тут силы кончились, но он не жаловался.

Проводы стройотряда были в самом разгаре. У студентов играл аккордеон. И молодой очкарик лихо рассыпал залихватские куплеты, несмотря на свой щупленький вид и детскую стрижку жиденьких волос. На лавочке, между раздувшихся рюкзаков чинно восседал бригадир, лет тридцати, всем своим видом демонстрируя старшинство. Он позволял себе только иногда легонько улыбаться в усы. Но его выдавал носок рыжих штиблет, предательски подергивавшийся в такт музыке.

На откуда-то взявшихся здесь пустых металлических прилавках стояли канистры с вином. Вокруг них были навалены длинные тепличные огурцы, редиска, зелень. В кучки сорной соли можно было макнуть куриную ножку со свисающей душистой, румяной кожицей или вареное яичко.

Студенты в защитных куртках с трафаретом названия стройотряда на спинах разливали из канистры красное вино в походные кружки, сгрудив их на металлическом прилавке. Алеша не мог оторвать глаз от этого зрелища. Даже его выпирающий кадык сухо переглотнул. Но он держался. Не сказал ни слова, только прислонился задницей к соседнему, пустующему прилавку.