Дмитрий Тростников - Знаменитость

И вот встреча с одним таким деятелем предстояла завтра. Некий грузин Дато «Южный» якобы имел уже серьезный авторитет в блатной среде. И он может помочь. А сама сходка должна состояться чуть ли не посреди Москва-реки, на речном трамвайчике, откупленном ради этой цели криминальной братвой.

То есть, я рассчитывал на определенную поддержку, а не совал голову в петлю наобум. Но реально у меня не было никакой гарантии, что этот Дато заступится за нас, если дело пойдет наперекосяк. Опасение не давало мне покоя. Впрочем, одновременно я почувствовал и прилив гордости, что эта красивая женщина теперь понимает, на какое отчаянное дело мы способны решиться. Но выкладывать здесь на кухне весь план, на который я рассчитывал, было бы слишком долго.

— Мне потом что? Ваши похороны организовывать!? — Старкова злилась все сильнее.

Но Алеша уже по-своему пытался перевести разговор в более спокойное русло.

— Как живешь-то? — спросил Алеша, разливая по рюмкам очередную порцию водки. — Все со своими хиппи, рокерами волосатыми?

— Как обычно, — пожала плечами она. — Только на прошлой неделе спровадила одного такого из дома окончательно. И теперь снова в свободном полете. А ты все со своими кабацкими музыкантами?

Алеша кивнул и поднял рюмку.

— Мы с тобой друг друга стоим, — с какой-то непередаваемой печальной лукавинкой констатировала Старкова. — Всегда так было.

Только здесь, в этой московской квартире я видел Алешу снова ожившим. Ведь о ночной истории, как приятеля Алеши Козырного порезали у него глазах, шушукался весь музыкальный Питер. Никто ничего Алеше не говорил, но все знали, и он это тоже знал. Поэтому ходил непривычно потупившийся, утратив живость характера. И в реальность моего плана собрать деньги на выкуп он тоже не сразу поверил.

— Надо как-то не так действовать. Чтобы эти блатные отпустили Алешу Козырного — так не бывает, — не собиралась отступать Старкова. — У них это называется «соскочить» — там за это режут. Нашли себе дойную корову и пока все соки не высосут — не отпустят… Может, плюнуть вам на все да просто записать этот альбом, а дальше будь что будет? У меня здесь много знакомых музыкантов, и аппаратура найдется. Они, правда, рок играют, но запись все равно можно организовать?

— Мы завтра все-таки попробуем, а там посмотрим, что получится, — пожал я плечами.

— Нет уж, завтра поздно будет пробовать! Надо прямо сейчас, — возразила Старкова и посмотрела на часы. — И тогда завтра не наделаете глупости! Поехали! Может, еще успеем.

В лабиринте старых московских переулков Маша ориентировалась, как рыба в воде. Августовский вечер только набирал силу. Я не успевал уследить за Машей и после нескольких подворотен понял, что сам бы тут безнадежно заблудился и уже точно не найду обратную дорогу.

— Кажется, здесь, — решила Маша перед ободранной деревянной дверью, которая не просто не походила на дверь жилого подъезда. Такая дверь — перемазанная известкой и наглухо заколоченная — могла быть только у руин какого-нибудь пакгауза, заброшенного еще после бомбардировок Великой Отечественной войны. И в заколоченных окнах двухэтажного старого особняка, построенного, наверное, задолго до нашествия Наполеона, не было и намека на свет.

Тем не менее, Маша громко постучала в эту дверь условным стуком. Испачкав при этом пальцы то ли известкой, то ли голубиным пометом.

— В сторонку отойдите, здесь не маячьте, иначе не откроют, — предупредила Маша, яростно вытирая пальцы. — Вот зараза!

Мы с Алешей скрытно отшатнулись в сторону. Загаженная дверь приоткрылась на узенькую щелку. Через щелку к нам присматривался чей-то подозрительный глаз. Наконец послышалось бормотание, похожее на злую ругань шепотом. И дверь, казавшаяся наглухо заколоченной, со скрипом отодвинулась ровно настолько, чтобы можно было протиснуться боком.

— Пошли! — скомандовала нам Маша и пролезла в щель первая, слегка шоркнув дверь оттопыренной надписью «Deep Purple» на футболке.

Пока глаза не привыкли к полутьме, я почти ничего не различал, зато слышал.

— Ты совсем спятила? — раздраженно выпалил мужской голос. — Я же предупреждал — сегодня нельзя! Чего ради приперлась?

Я уже понемногу различал, что хамит Маше щуплый парень с козлиной бородкой и ленточкой, перехватывавшей волосы на лбу.

— Еще и чужих привела!.. — распалялся этот хмырь. — Дура конченая!

Легкий хмель от недавно выпитой водки усилил злость, пусть даже пытались оскорбить не меня. Я испытал мгновенное блаженство, мысленно представляя, как заталкиваю его слова кулаком ему же в рот. Инстинктивно даже не двинулся, а только чуть подался вперед. И сразу Машина рука успокаивающим движением легла мне на предплечье. Незаметно, в темноте. При этом сама Старкова даже не оглянулась. Похоже, она действительно каким-то редким чутьем понимала все. И еще интересно, что она в этом случае постаралась остановить меня, а не своего Алешу.