Наринэ Абгарян - Манюня пишет фантастичЫскЫй роман

— Юра, — затрепетала мама, — это телевизионщики, они будут снимать сюжет о нашей семье.

— Телевизионщики — это хорошо, — хмыкнул папа и достал из холодильника большую бутыль тутовой водки. — Надя, накрывай на стол.

— О нет, — простонали гости из Еревана.

— Поздно, — откупорил папа бутылку, — сейчас покушаем, заодно обсудим, с чего это вы взяли, что я буду сниматься в вашем фильме.

Вот так мы и не попали в телевизор. Да и фильм о городке Берд не появился на экранах. Только в новостях показали маленький сюжет, где Арменак Николаич, шевеля густыми бровями и глядя куда-то мимо камеры, важно говорил:

— Приезжайте к нам, у нас очень гостеприимные и хлебосольные люди. И я гарантирую, что вы навсегда запомните наш благодатный край.

Судя по тому, что с телевидения никто больше не приезжал, поездку в наш благодатный край телевизионщики таки запомнили навсегда.

Ноябрь в том году выдался солнечным и очень теплым. Двадцать градусов, даже по меркам южной осени — это много. Природа еще буйствовала разноцветьем листвы, а небеса уже по-зимнему унеслись ввысь и казались пронзительно звонкими. Огромные звезды, которые летом переливались прямо над головой, хочешь — протяни руку и зачерпни горсть, застыли в далекой небесной дали. Солнце превратилось в большой багрово-красный шар. На закате, словно в нерешительности, оно ненадолго зависало над синими холмами полотном Сарьяна, а потом стремительно уходило за горизонт.

Сутки напролет над городом пролетали стаи птиц. Они кричали дивными голосами, прощаясь с северной стороной.

Не за горами были холода.

Папа всегда был очень теплолюбивым созданием и отчаянно ненавидел зиму. Если 22 июня люди радовались самому длинному дню в году, то он ходил мрачнее тучи и бурчал:

— День пошел на убыль, скоро холода.

С наступлением осени он ежедневно оповещал наше семейство, на сколько минут сократился световой день.

— Солнце взошло в шесть часов пятнадцать минут, а зайдет в двадцать сорок семь, — замогильным голосом говорил он. — Минус семь минут!

Мы скорбно кивали в ответ. Наши постные мины утешали отца, но ненадолго. Через некоторое время он опять принимался жаловаться на неминуемое наступление холодов.

Вот и сейчас папа остервенело листал журнал по медицине и, периодически выглядывая в окно, вздыхал:

— Завтра уже зима!

Мы с Каринкой в спешном порядке доделывали уроки. Времени было в обрез — к пяти часам надо было успеть вскарабкаться на крышу гаража сорок второй квартиры, откуда двор просматривался как на ладони. Дело в том, что в четвертом подъезде сегодня играли свадьбу — тетя Эля женила своего единственного сына Григора. И нам очень хотелось увидеть, как свадебный кортеж въезжает во двор.

— Нарка, — минут десять назад предупредила меня по телефону Манюня, — остались две задачи по математике. Доделываю и бегу к вам, без меня во двор не выходите.

— Не выйдем, ждем, — заверила я и помчалась в кабинет.

— Манька скоро будет, — зашептала я сестре.

— Пятью семь… пятью семь… двадцать восемь! — зачастила Каринка. — Нет, тридцать пять. Да что же это такое, — воскликнула она, — какой идиот придумал таблицу умножения?

— Тот же идиот, который зиму придумал, — не растерялся папа.

Мама сидела в кресле и, натянув на лампочку носочек Гаянэ, штопала пятку.

— Юра, посмотри, какой день погожий, при чем здесь зима? — не вытерпела она.

— Женщины, что с вас взять! Вы не умеете видеть в перспективе, радуетесь только сегодняшнему дню, а мы, истинные мужчины, вглядываемся в дали!

— На пути в эти дали зацепи мужскими очами балконные перила. Видишь, как они облезли? А ты ведь обещал покрасить их! — не растерялась мама.

Папа поперхнулся от возмущения:

— Не было такого!

— Ты бы при девочках постеснялся врать!

— Дети, — обернулся к нам папа, — я когда-нибудь обещал вашей матери покрасить балконные перила?

Мы с Каринкой переглянулись.

— Пятью восемь, — зачастила Каринка, — пятьююю-ююю восемь…

— Сорок! — рявкнула я.

Никому из нас не хотелось отвечать папе, чтобы не обижать его. Потому что мама была права, он действительно обещал покрасить балконные перила.

— Я, кажется, вам вопрос задал, — рассердился отец.