Клаас Хейзинг - Чернокнижники

1 м = 25 книг

? м = 60 000 книг

60 000: 25 = 2400 м

Старое доброе тройное правило (известное каждому школьнику), тогда, когда ты должна была лечь в больницу, а мне надо было ехать к дедушке, на целых три месяца, и ему вздумалось учить меня всем детским молитвам и алфавиту, а мне ужас как не хотелось, потому что служанка тогда мне сказала: того, кто молится, унесет прочь черный дядька, а когда ты вернулась и отвесила мне единственную в жизни оплеуху, и я через три дня мог проговорить все молитвы, ты об этом забыла, так что уж давай-ка лучше сменим тему, для 60 000 книг требуется 2400 метров полок, если расположить их по 7 штук одна над другой, выйдет 2400: 7 = 343 м, да, мама, мне уже и так недостает места для книг, я вынужден был выдвинуть кровать на середину комнаты, поскольку мне приходится использовать все стены, 343 м при цене 12 марок за 1 квадратный метр (или я неправильно вычисляю?) всего составит 4116 марок квартирной платы без учета коммунальных услуг, да, мама, книги — прекрасная теплоизоляция, причем как зимой, так и летом, жуткая задача, но зато честная, такое, наверное, раз в жизни случается, изгнан, заключен в тюрьму, нет, мама, я, пожалуй, освобожу окна, переделаю их, всего-то убрать пару сантиметров тут и добавить пару там, разумеется, только северное окно, южное я трогать не собираюсь, это я тебе твердо обещаю, что на них стоит, на всех книгах магистра Тиниуса стоит экслибрис, личный знак, сидящая на букве «Т» голубка, вот такая у него была книга, он был уверен в себе, на прошлой неделе я видел в одном антиквариате, если прямо сейчас закончить разговор, еще можно будет поспеть к семинару, мама, к сожалению, к сожалению, я должен заканчивать, подумай обо мне, быть может, эту книгу еще удастся перехватить.

Фальк Райнхольд положил трубку. Фальк Райнхольд вытащил из шкафа куртку. Фальк Райнхольд вышел из комнаты и направился в антиквариат на Адальбертштрассе.

А нужно ли вообще заучивание наизусть? И есть ли соответствующая метода? Умственная техника? Сначала приведем цитату одного автора, награжденного головной болью вследствие болезненного пристрастия к чтению: «Вжигать, дабы осталось в памяти: лишь то, что не перестает причинять боль, остается в памяти» — таков основной тезис наидревнейшей (к сожалению, и продолжительнейшей) психологии на земле.

Возможно, эта метода и не совсем верна. Один датчанин предлагает положить книгу если не под подушку, то, уж во всяком случае, непосредственно на сердце: «Я не читаю, подобно другим, глазами, а словно кладу книгу на сердце и прочитываю ее глазами сердца».

Эмилю же, такое название носил один французский педагогический проект, вообще не рекомендуют забивать себе мозги этой текстовой мертвечиной и «никогда ничего наизусть не заучивать, даже басни, тем более басни Лафонтена, какими бы безобидными и милыми они ни казались, ибо слова в баснях имеют столь же отдаленное отношение к басням, как и слова истории к самой истории. Какой смысл вбивать в головы несчастных детей перечень знаков, ничего им не говорящих? Когда они познают мир вещей, разве одновременно с этим они не познают и сами знаки? К чему доставлять им лишние проблемы, учить одно и то же дважды?» А вот читать Эмилю, напротив, не возбранялось, в особенности Книгу Природы, «из которой он безо всяких сбоев постоянно будет обогащать свою память в ожидании времени, когда сила его суждений найдет применение».

Скептически настроен и кёнигсбергский ученый: «Искусства запоминания ( ars mnemonica ) как общего учения не существует. К специальным приемам запоминания относятся стихотворные изречения ( versus memoriales ), так как ритм содержит в себе правильный размер, что приносит большую пользу механизму памяти. Нельзя пренебрежительно отзываться о лицах с феноменальной памятью, например, о Пикоделла Мирандола, Скалигере, Анджело Полициапо, Мальябекки и т. д., о полигисторах, которые хранили в своей голове груз книг на сто верблюдов как материалы для наук; эти люди, быть может, не обладали способностью суждения, необходимой для того, чтобы уметь отбирать все эти познания ради целесообразного применения их; но достаточная заслуга уже то, что собрано много сырого материала, хотя потом должны быть присовокуплены другие умы для обработки этого материала с помощью способности суждения ( tantum scimus, quantum memoria tenemus )».

Таким образом, главное — сила суждения. И никакая, даже безукоризненная память ничего дать не может. Позаимствованная у одного писателя история Иренео Фунеса, который, упав однажды с лошади, обзавелся феноменальной памятью, похоже, лишь подтверждает этот тезис: «Он помнил форму облаков в южной части неба на рассвете 30 апреля 1882 года, и он мог сравнить их по памяти и с искусным узором кожаного переплета книги, который он видел только раз, и с воспоминаниями об очертаниях брызг, которые поднял гребец в Рио-Негро во время битвы Квебрахо. Эти воспоминания не были простыми: каждый зрительный образ был связан с мускульными ощущениями, тепловыми ощущениями и т. д. Он мог восстановить все свои мечты и фантазии. Дважды или трижды он воссоздал целый день. Он сказал мне: во мне одном больше воспоминаний, чем во всех людях с начала сотворения мира. И снова: мои мечты подобны твоему бодрствованию. Край классной доски, прямоугольный треугольник, ромб — это формы, которые мы можем представить целиком; Иренео мог также целиком представить и буйную гриву жеребца, и стадо скота в ущелье, и постоянно меняющееся пламя или бесчисленное множество ликов умершего, которые встают перед нами в течение затянувшихся поминок…