Рейчел Сейфферт - Темная комната

– Я на самом деле думаю, что мы никогда ничего не узнаем наверняка.

– Ты все время это твердишь, Луиза.

– Да. Но я хочу сказать, что мы далеко не уйдем, если только и будем делать, что задаваться этим вопросом.

– Это тебе непонятно. А я в том, что он делал, не сомневаюсь. Мне только хочется узнать, чувствовал ли он потом вину.

Миха в раздражении откашливается.

– Хотел ось бы еще разок посмотреть фотографии.

– Бабушкины?

– Да. Довоенные и послевоенные.

– Ну… Тогда тебе придется идти к бабушке.

Миха не отвечает. Ищет по карманам сигареты. С бабушкой они не виделись уже больше восьми месяцев.

– Да. Что ж. В любом случае, результата никакого.

– В смысле?

– Я их смотрела. Ничего там не углядишь.

– Когда ты смотрела?

– После твоего возвращения. Когда ты мне рассказал.

– Вместе с бабушкой?

– Разумеется, с ней.

– Она не заметила, что одной не хватает?

– Да. С медового месяца. Мы всю квартиру обшарили.

– Это я ее взял.

– А-а. Понятно.

Луиза помешивает суп.

– Все равно. Ничего по фотографиям не скажешь. Семейные снимки, не больше. Застолья. Счастливые лица. Ничего определенного.

Миха глядит на Луизу. Не знает, верить ей или нет. Верить не хочется.

– Однако он всегда смотрел в сторону. Заметила? На послевоенных снимках.

– Ну и?

– Разве это ни о чем не говорит?

– Нет. И вообще это неправда. Наверняка есть снимки, где он смотрит в камеру.

– Назови хоть один.

– Миха! Господи боже! Годовщина свадьбы. Тридцатилетие. Ома и опа в Кирхенвеге. В саду.

Миха пытается вспомнить. Он по-прежнему уверен, что Луиза ошибается.

– Значит, ты не считаешь, что его мучила вина?

– Нет. То есть я не знаю точно. Мы никогда не узнаем. Я просто говорю, что, возможно, он никогда не задумывался об этом.

– Он убивал людей.

– Хорошо, Миха. Просто выслушай. Возможно, так оно и было. Люди творили ужасные вещи. Шла война. Я их не оправдываю. Отнюдь нет. Но шла война, время было жестокое и непонятное, он не мог различить добро и зло и поступал дурно.

– Ну?

– Вот тогда люди делают ужасные вещи. Возможно. Я по-настоящему, конечно, не знаю, но, возможно, иногда они верят в то, что делают, либо как-то привыкают, а может, иногда и нет. Просто делают и живут дальше.

– И чт о с того?

– Как это «что с того»? Ты даже не задумался над моими словами.

– А я не хочу.

Миха припоминает тот снимок. Сад в Кирхенвеге. Он проступает все явственнее. Почти уже видно дедово лицо.

– Я только пытаюсь помочь. Нам обоим.

– Знаю.

Мина снова выходит на работу: на неполный рабочий день, посмотреть, как оно пойдет, говорит она. Они подгадали специально к пасхальным каникулам, чтобы Миха мог оставаться с Дилан и отводить ее в ясли. Начиная с одного-двух часов довести время до обеда, а потом и до того часа, когда Миха сможет забирать ее после своих занятий в школе.

Отдав малышку воспитателю, Миха, чтобы не возвращаться домой одному, идет в кафе напротив садика. Нужно постирать, погладить, сходить в магазин, но он сделает это потом, когда придет Мина и станет рассказывать новости дня. Утро он проводит за чтением, ест, пьет, следит за болтовней официанток у барной стойки, за входящими и выходящими посетителями. Какое облегчение забрать Дилан, окунуться в ее запах.

Интересно, деду тоже становилось хорошо от общения с детьми, а потом и внуками? Мутти и Бернт. Я и Луиза. Миха помнит дедовы руки, колени, запах мыла и сигарет. Дилан копошится в сумке на Михиной груди. Он стягивает с нее носок, рассматривает маленькие пальчики, ноготки, растирает ступни и надевает носок обратно. Он не заслуживал, чтобы ему было хорошо. От этой мысли веет правотой и невозможной жестокостью.

Проходит неделя, и вот настает день, когда Дилан надо оставить уже до часу дня. По выходе из метро у него появляется идея. Впереди невыносимо длинное утро, и он разворачивает коляску, спускается по ступенькам и бежит по платформе, чтобы успеть в отъезжающий поезд. Дилан моргает темными глазенками, когда они проезжают свою остановку и едут в центр, где Миха пересаживается на другую электричку и везет дочку на вокзал.

Покупает в киоске претцелей, в женском туалете меняет Дилан подгузник и садится на первый попавшийся поезд до Ганновера, хотя придется делать пересадку в Касселе и двадцать минут ждать.