Захар Прилепин - Чёрная обезьяна

— Какой ты урод, — сказала она, бычкуя сигарету о черный металл подсвечника.

— Ну, — согласился я.

Потом спросил:

— А эти твои… Ахмет там… Они как? Не уроды?

— Они такие, какие они есть. Лучше тебя и твоих полицаев.

— Ну и славно. Раздевайся тогда.

Не поворачиваясь ко мне, она с усилием стянула джинсы, белье было красное, на слишком белом теле. Постояла, видимо раздумывая, снимать блузку или нет, не сняла. Решительно развернувшись, шагнула на диван, как будто на высокую ступень, потом сразу стала на четвереньки и проползла в самый угол. Уселась там, расставив чуть шире, чем нужно, согнутые в коленях ноги: смотри, урод.

— Будешь выкобениваться — въебу вот этим подсвечником, — неожиданно для себя и себе не веря сказал я.

Взял подсвечник и подошел к дивану.

Она-то сразу поверила. Вытащила откуда-то из подлокотника презерватив, вскрыла, посмотрела на меня внимательно.

— Надеть? — спросила совсем по-доброму.

— Что делать будем? — поинтересовался, имея в виду нечто неясное мне самому.

Глядя в сторону, скуластая привычно произнесла:

— Стрип, орал, классика, массаж, лесбийские игры…

— Со мной, что ли, лесбийские игры?.. А золотой дождь отчего не назвала?

Она посмотрела на меня внимательно. Я так и держал, покачивая, подсвечник в руке, будто примериваясь ударить.

— Не надо, слушай, — попросила она.

Я вскинул брови.

— У меня сын есть, — добавила совсем жалостливо.

— Да что ты? Здесь? — я заглянул за диван.

— Нет, — искренне напугалась она, будто ребенок действительно мог здесь оказаться. — Дома, в деревне, в Княжом…

Кто-то явственно толкнулся во входную дверь. Скуластая встрепенулась.

В курсе мы, кто пришел, а то мы не догадались.

— Знаешь, — сказал я, — есть несколько американских фильмов, где богатый джентльмен влюбляется в проститутку и уводит ее с собой.

— Знаю, — ответила она тихо, одним дыханием, продолжая вслушиваться.

— Ты никогда не задумывалась, почему во всех этих фильмах проститутка выходит на работу в первый раз? Почему бы ей не выйти в семьсот тридцать седьмой — и тут налететь на свою судьбу, на этого блондина с миллионом долларов?

Она молчала, уже открыто косясь в сторону входных дверей, хоть и не видных с дивана.

— Сын, говоришь, есть? — громко, уже дурачась, спросил я.

— Нет, — зло ответила скуластая, до розовых пятен раздражаясь, что никто никак не войдет к нам.

— Тогда делай свой золотой дождь, царевна.

В дверной замок вполз ключ, медленно провернул железный язычок. Дверь толкнули, но была еще щеколда, она не давала войти нашим гостям. Я подошел к двери и закрыл замок снова, рука с другой стороны пыталась ключом сдержать провороты, но безуспешно.

— Эй, белый! — сказали мне негромко из-за двери. — Открывай, время вышло.

Неведомым образом я знал, что за дверью их несколько; кажется, четверо.

— Не-не, ребята, у нас тут еще золотой дождь по плану. Пару минут подождите. Оксан, сколько у тебя обычно длится золотой дождь? — громко спросил я.

— Открывай, ты, долбоёб, — снова повторили негромко за дверью.

Я вернулся в комнату. Скуластая улыбалась, светло глядя пред собой и покусывая губы.

В дверь начали бурно стучать, долбить и колотить.

Подмигнув скуластой, я рванул на себя балконную дверь…

…и когда уже висел на руках, пытаясь примериться, куда бы спрыгнуть повеселей, услышал, как девка закричала:

— Он с балкона! С балкона спрыгнул! На улицу бегите!

Она рванулась за мной на балкон, но растерялась: то ли бить меня по рукам, чтоб я отцепился, то ли, наоборот, схватить за кисть и не отпускать.

Но я уже был на земле.

На улице меня встретил нежданный, остроклювый дождик — и снова противно запахло рыбой. Как будто где-то неподалеку лежала скисшая и старая рыбацкая роба…

Пока я принюхивался и думал, куда мне лучше бежать — налево или направо, меня крутануло и бросило на асфальт.

— Три штуки гони, ты! — сразу приступили к делу трое горбоносых. — Все деньги гони, блядь! Мы тебя уроем сейчас! Трахнем тебя сейчас!

Я вытащил из кармана деньги, смял и бросил в лужу рядом с собой.

— Ты, сука! — сказал кто-то из них, и я получил острым ботинком в ухо.

— Что у тебя с лицом? — Аля раскрыла свои темные, как сливовое варенье, глазищи.

— Наступили.

— Кто?

— Нацменьшинства.

Когда очнулся, проверил первым делом, на месте ли брюки, брючный ремень. Мало ли что у них на уме. Может, правду обещали.

Ремень на месте. Брюки на мне. Даже паспорт в заднем кармане остался.