Бернгард Келлерман - Город Анатоль

— Как чудесно, что вы пришли! — радостно воскликнула она. — Я вчера чуть не умерла со скуки. Простите мне мой костюм. Это от жары я так оделась. Я сегодня с семи часов утра хлопочу по хозяйству.

На ней было легкое розовое кимоно, на ногах желтые шелковые, немного стоптанные туфельки. Лицо ее пылало, и сегодня волосы решительно отказывались подчиняться ей: напрасно она обеими руками старалась их пригладить.

Жак нисколько не интересовался «примитивным сельским хозяйством», но вежливость обязывала его хотя бы мельком заглянуть на скотный двор и на конюшню. Там стояли коровы, стояли дюжие битюги, которые привозили из леса тяжелые возы с дровами.

— Ну что, разве они не красавцы? — спросила Франциска, преисполненная гордости.

Всё это принадлежит ей. Теперь всё будет вычищено и побелено. Дом и ставни будут заново выкрашены. Она, наверно, продаст усадьбу. Нужно, чтобы у дома был более привлекательный вид. В сарае были сложены железные трубы. Эти толстые трубы вдруг заинтересовали Жака. В первый раз лицо его оживилось.

— Что это за трубы? — с удивлением спросил он. — Откуда они здесь?

— Ах эти? Они, должно быть, предназначались для нового колодца, который хотел вырыть отец, — ответила Франциска.

Подошла Лиза, служанка, с вытянутым обветренным лицом, и сказала, что чай готов.

Жак и Франциска сидели за чаем в комнате Маниу с оконными нишами глубиной почти в метр. Франциска отбросила назад рукава кимоно, чтобы удобнее было разливать чай, и Жак восхищался ее смуглыми сильными руками.

— Кимоно чудесно идет вам, Франциска, — сказал он, бесцеремонно оглядывая ее сверху донизу. — Оно прекрасно обрисовывает вашу фигуру.

Но Франциска боялась, что кимоно ее полнит.

— Вы хотите услышать комплименты? — Жак положил руку на талию Франциски. — У вас фигура, как у семнадцатилетней. Но послушайте, Франциска, вы серьезно хотите продать усадьбу? Я покупаю ее.

Франциска громко рассмеялась. Жак в роли крестьянина! Представить себе только этого изящного молодого человека в лакированных туфлях на телеге с навозом!

— Ну, а сколько вы предлагаете? — спросила она, полушутя.

— Ну что же, я дал бы двадцать тысяч крон, — серьезно ответил Жак.

Это, конечно, было предложение, о котором вообще не стоило и говорить. За один только лес, — а он был довольно большой, — без усадьбы, без лугов и полей, дадут по крайней мере тридцать тысяч крон. Меньше чем за пятьдесят тысяч Франциска и не думает уступать усадьбу.

— Может быть, я снова привыкну к лесу, как знать, — сказала она.

Тогда Жак сделал другое предложение:

— Заключите со мной по крайней мере договор, который предоставил бы мне право быть первым покупателем на тот случай, если вам сделают какое-нибудь серьезное предложение.

Чего он хочет? Франциска усиленно соображала. Она была подозрительна и всегда боялась, что ее хотят перехитрить. Нет, никогда! Зачем ей себя связывать! Да кроме того, она пока и не думает продавать усадьбу.

— Отец оставил мне столько денег, что я годы могу жить без всяких забот. Мне нечего спешить.

Жак казался задумчивым и рассеянным. От его хорошего настроения не осталось и следа. Он молча выпил чашку чая и раскрошил кусочек печенья. После долгого молчания он пристально посмотрел Франциске в глаза и сказал, особенно подчеркивая слова:

— Обещайте мне хоть одно, Франциска, — вы не продадите ни усадьбы, ни леса, не предупредив меня об этом. Ни усадьбы, ни леса, понимаете! Это обещание ничего вам не стоит. Но оно может оказаться более в ваших интересах, чем вы думаете. Больше я вам ничего не скажу.

Франциска была смущена и встревожена. Чего ему надо? Что ему за дело до этого леса, до этой усадьбы? Он подружился с ней так, как будто это вышло само собой, но она заметила, что он преследует какие-то тайные цели. Франциска не так глупа! Она покачала головой.

— Я не понимаю вас, Жак, — взволнованно сказала она. — Вы становитесь всё загадочней. Вы говорите теперь со мною так же, как говорил отец, когда намекал на какие-то таинственные дела, связывавшие его с вами. Почему вы не говорите со мной откровенно?

Жак взглянул на нее и улыбнулся. Он встал, закурил папиросу и несколько минут расхаживал по комнате. Потолок был так низок, что он почти касался его головой. Жак улыбнулся, сморщил лоб, затем рассмеялся, остановился перед Франциской и бросил папиросу в окно.

— Ну хорошо, — сказал он, снова садясь за стол. — Я буду говорить с вами теперь вполне откровенно — насколько это возможно. Слышите, Франциска, насколько это возможно! А вы будете молчать о том, что я скажу, я это знаю, так как это в ваших же интересах. Заметьте, наши интересы очень тесно связаны. Слушайте…