Дорис Лессинг - Сириус экспериментирует

Мы обменялись последними новостями. Мои приключения оказались куда более впечатляющими, чем то, что пережили они. Здесь произошло несколько непродолжительных снежных бурь, которые сменялись ливнями, земля сотрясалась и рокотала. Некоторые склоны гор обрушились, и на месте обвалов образовались новые русла рек, по которым вода хлынула с плоскогорий в океаны.

Сопоставив известные нам факты, мы решили, что последовательность событий была следующей. Роанда изменила траекторию движения, что вызвало разгул стихий, который продолжался несколько часов. Затем планета вновь вернулась на свою орбиту, но не в прежнее положение: приборы Клорати, более чувствительные, чем наши, показали, что теперь ось вращения Роанды была наклонена под углом, а это означало, что при вращении вокруг солнца распределение теплых и холодных зон станет иным. На планете появятся времена года, сезоны, о которых раньше мы рассуждали лишь теоретически. Кроме того, планета немного отдалилась от солнца, поэтому год удлинится, хотя и незначительно. Многие виды животных погибли. Уровень океанов снизился, поскольку количество льда на полюсах резко возросло. Города, которые скрылись под водой в эпоху предшествующих катаклизмов, показались вновь… Острова, опустившиеся на дно, виднелись сквозь толщу вод в мелководных морях… И возможно, злополучный Адаланталэнд, жители которого погибли счастливыми, погрузился совсем неглубоко, и мореплаватели в тихие ночи будут слышать звон его колоколов. Так мы рассуждали, сидя в шатре среди болот и топей в облаках испарений, и катастрофа уже отступала в прошлое, превращаясь в рядовое изменение условий на Роанде. Но когда я употребила слово «катастрофа» применительно к случившемуся — едва ли эти события можно было считать пустяком, — Клорати поправил меня, заметив, что Катастрофа, а точнее Бедствие, означает неблагоприятное расположение звезд, когда те выстраиваются в одну линию. Эти слова уместны, только когда речь идет о подлинном несчастье, эволюционном регрессе, то есть провале Смычки. Как я уже говорила, педантизм Клорати нередко вызывал у меня раздражение, с которым я была не в силах справиться.

Я помню, как осторожно спросила — я очень боялась показаться дерзкой, — почему недавние события нельзя назвать катастрофой, ведь для некоторых они закончились очень печально. Клорати улыбнулся и твердо сказал:

— Если не научиться подбирать точные и правильные слова, мышление тоже станет неряшливым и спутанным. Недавние события… — при слове «события» я не удержалась от язвительной улыбки, — не привели к радикальному изменению условий на Роанде, тогда как провал Смычки и преступления Шаммат имеют куда более серьезные последствия для этой планеты, которые скажутся в дальнейшем. Это подлинная катастрофа, настоящее бедствие. — Он не сводил с меня своих темно-янтарных глаз, и этот взгляд заставил меня согласиться с его словами.

Я покорилась. Но внутри у меня все кипело. Я решила, что Клорати холодный и бесчувственный. Я подумала, что тот, кто может так отстраненно и холодно наблюдать, как погибает целая планета, едва ли способен поддерживать теплые и тесные личные взаимоотношения. Тогда меня не смущало, что мои собственные намерения не вполне чисты, хотя теперь мне стыдно вспоминать об этом. Я уже говорила, что вспоминать прошлое — не самое приятное занятие. Упоминание о Шаммат задело меня. Во мне заговорило чувство вины. Но хотя я хорошо понимала, что сблизиться с Клорати мне мешают промахи и измышления Сириуса, я не желала признаваться в этом, поэтому Клорати вызывал у меня растущее раздражение и даже неприязнь…

Оставив его, я отправилась в свой шатер, разбитый на высокой скале. Внутри было сыровато, но не мокро. Я уселась, наблюдая, как дикари поют и танцуют, шлепая ногами в грязи. Их силуэты освещала луна, которая то проглядывала среди облаков, то вновь исчезала. Амбиен Первый пришел поговорить со мной. Он говорил мягким, примирительным тоном, чувствуя, что я злюсь и страдаю.

До начала «Событий», которые, по его мнению, не следовало называть Катастрофой, он очень хотел уйти. Он страдал от безделья. Жизнь дикарей шла своим чередом — они охотились, выделывали шкуры, ели жареное и сушеное мясо, шили и украшали одежду. Клорати оставался на своем месте. Он не поучал аборигенов и не читал им нотаций. Как-то вечером глава племени пришел к Клорати, сел рядом и спросил, бывал ли тот в горах у карликов и может ли что-нибудь о них рассказать. Клорати сказал, что он был у «малышей», и изложил свою точку зрения на происходящее. Вождь ушел, чтобы посовещаться со своими соплеменниками, а через несколько дней вернулся и снова принялся расспрашивать Клорати. Беседа велась по всем правилам этикета: сначала стороны обменялись любезностями, а затем вождь поинтересовался, считает ли Клорати, что карликам можно доверять. Соблюдают ли они свои обещания? В прошлом, заявил он, карлики вели себя подло и вероломно, они толпой выбирались из своих подземелий и уничтожали целые племена, людей и животных… и Клорати продолжал терпеливо отвечать на все вопросы.