Элиф Шафак - Сорок правил любви

Да и на кого нападать, если есть лишь Один».

17 июня 2008 года, Нортгемптон

Бесконечно дорогая Элла!

Ты очень добра, что просишь меня рассказать о себе все. Честно говоря, мне нелегко писать о прошлом, потому что это навевает воспоминания. Однако выполняю твою просьбу.

После гибели Маргот моя жизнь резко переменилась. Я пристрастился к наркотикам, стал завсегдатаем ночных заведений, танцевальных клубов Амстердама, о которых до тех пор не имел ни малейшего понятия. За успокоением и утешением я мчался совсем не туда, куда следовало. Я подружился не с теми людьми, с какими надо было, просыпался в чужих постелях и потерял около двадцати пяти фунтов веса за несколько месяцев.

В первый раз попробовав героин, я целый день не мог поднять головы. Мое тело отвергало наркотики. И это был знак, которого я не увидел. Прежде чем что-то уразуметь, я стал колоться.

Марихуана, гашиш, ЛСД, кокаин — я перепробовал все. Совсем скоро я почувствовал, что разваливаюсь на части. Мне необходим был кайф.

А пребывая в кайфе, я начал придумывать эффектные способы самоубийства. По примеру Сократа я попробовал цикуту, но то ли яд не возымел на меня действия, то ли с заднего входа китайского магазинчика мне продали простого зеленого чая и я тем самым дал повод продавцам посмеяться надо мной. Много раз я просыпался по утрам в незнакомых местах, и рядом лежала очередная незнакомка. Пустота разъедала меня. Тем не менее женщины заботились обо мне. Некоторые были моложе меня, другие старше. Я жил в их домах, спал в их постелях, проводил с ними время на курортах, ел еду, которую они готовили, носил одежду их мужей, делал покупки по их кредитным карточкам, но не давал им даже иллюзию любви, несомненно ими заслуженной.

Такая жизнь скоро дала свои плоды. Я потерял работу, потерял друзей и в конце концов потерял квартиру, в которой мы с Маргот провели много счастливых дней. Тогда я переселился в брошенный дом, где люди жили коммуной. В одном из таких домов в Роттердаме я прожил пятнадцать месяцев. Там не было дверей даже в ванных комнатах. У нас все было общим: деньги, наркотики, еда, кровати… Все, кроме боли.

Через несколько лет такой жизни я опустился на самое дно, став тенью того человека, которым был когда-то. Как-то, умываясь утром, я посмотрел в зеркало. Никогда еще мне не приходилось видеть молодого человека, который был бы так сильно истощен и печален. Тогда я отправился обратно в постель и зарыдал как ребенок. В тот же день я просмотрел ящики, в которых хранил вещи Маргот. Книги, платья, пластинки, шпильки, записи, картины… я рассматривал все, вещь за вещью, прощаясь с каждой из них. Потом сложил все обратно и отдал ящики детям иммигрантов, о которых Маргот так искренне заботилась. Это было в 1977 году.

С Божьей помощью мне удалось устроиться на работу в магазин, торговавший товарами для путешественников. Меня наняли в качестве фотографа. Вот так случилось, что я отправился в Северную Африку, взяв с собой одну лишь холщовую сумку, в которой была фотография Маргот в рамке. На самом деле я сбежал от того человека, каким стал.

Потом некий антрополог, с которым я повстречался в Сахарском Атласе, подал мне хорошую идею. Он спросил, не думал ли я о том, чтобы стать первым западным фотографом, который проберется в самые священные исламские города? А я даже не понимал, о чем он говорит. Тогда он пояснил, что закон строго запрещает немусульманам посещать Мекку и Медину. Христиане и иудеи туда не допускаются, разве что они смогут отыскать тайную лазейку. Однако пойманным нарушителям закона грозит тюрьма, а может быть, и того хуже. Попасть туда, куда никому не было доступа, сделать то, чего никто не делал прежде, — вот где настоящий выплеск адреналина, не говоря уже о славе и деньгах, которые должны последовать после публикации фотографий. И я заболел этой идеей.

Антрополог предупредил, чтобы я ни в коем случае не предпринимал ничего в одиночку, и предложил обратиться к суфийской общине. Однако никогда не знаешь, согласятся они помочь или не согласятся, прибавил он.

О суфизме я не знал ровным счетом ничего, да и вообще никогда не задумывался о нем. Когда суфии ответили согласием, я был счастлив познакомиться с ними. Впрочем, в то время они были для меня лишь средством добиться желаемого, но тогда я таким образом воспринимал всех людей.

Жизнь — странная штука, Элла. В общем, ни в Мекку, ни в Медину я не попал. Ни тогда, ни потом. Даже после того, как стал мусульманином. Судьба предназначила мне другой путь. Из-за неожиданных поворотов и изломов, каждый из которых сильно менял меня, через какое-то время первоначальный план забылся окончательно. Хотя поначалу мотивация была исключительно финансовой, к концу путешествия я стал совсем другим человеком.