Элиф Шафак - Сорок правил любви

Я отложил пергамент и посмотрел на брата. Он был еще совсем мальчишкой, хотя его жесты и слова уже выдавали в нем будущего мужчину. За последний год он очень переменился, и я подумал, уж не влюбился ли он в кого-нибудь.

Впрочем, это было всего лишь мое предположение.

— Брат, я понимаю, тебе не нравится Шамс, но он наш гость, и нам надо уважать его. Не слушай, что говорят люди. Не стоит делать из мухи слона.

Аладдин мгновенно вспыхнул.

— Из мухи? — фыркнул он. — Ты так называешь свалившуюся на нас беду? Как ты можешь быть настолько слеп?

Я взял пергамент и нежно провел по нему ладонью. Мне всегда доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие переписывать отцовские слова и думать о том, что таким образом я продлеваю им жизнь. Даже через сто лет люди будут читать наставления моего отца и вдохновляться ими. И я гордился своей миссией, какой бы ничтожно малой она ни казалась кому-нибудь.

Аладдин стоял рядом и мрачно смотрел на пергамент. На мгновение в его глазах мне почудилась тоска, и я увидел в нем мальчишку, жаждущего отцовской любви. У меня сжалось сердце, так как я понял, что на самом деле ненавидит он не Шамса. Он злился на отца.

Аладдин злился на отца за то, что тот недостаточно его любил. Каким бы уважаемым и знаменитым ни был отец, он оказался совершенно беспомощным перед смертью, которая оставила нас без матери в очень юном возрасте.

— Говорят, Шамс наложил чары на нашего отца, — произнес Аладдин. — Говорят, его прислали убийцы, ассасины.

— Ассасины? — удивился я. — Ерунда.

Ассасинам приписывали множество таинственных убийств, которые они совершали с использованием всевозможных ядов. Преследуя влиятельных людей, они убивали своих жертв на публике, чтобы сеять страх и ужас в людских сердцах. Они дошли до того, что оставили отравленный пирог в шатре Саладина [25] Саладин, Салах ад-Дин (Юсуф ибн-Айюб, 1138–1193) — султан Египта и Сирии, талантливый полководец, мусульманский лидер XII в. Основатель династии Айюбидов, которая в период своего расцвета правила Египтом, Сирией, Ираком, Хиджазом и Йеменом. и приложили записку: «Ты в наших руках». И Саладин, великий мусульманский полководец, который храбро сражался с крестоносцами и захватил Иерусалим, не посмел сразиться с ассасинами и предпочел заключить с ними мирный договор. Как могли люди подумать, что Шамс связан с этим ужасным обществом?

Я положил ладонь на плечо Аладдину и заставил его повернуться, чтобы заглянуть ему в глаза.

— Неужели тебе не известно, что в наши времена оно стало совсем другим. Одно название осталось.

Аладдин долго не раздумывал.

— Правильно, но говорят, у них было три военачальника, верных идеям Хасана Саббаха. Они покинули крепость Аламут, чтобы сеять ужас там, где появляются. Люди думают, что теперь их вождем стал Шамс.

Я начал терять терпение.

— Бог мой! Зачем, скажи на милость, ассасинам убивать нашего отца?

— Затем, что они ненавидят всех влиятельных людей и им нравится сеять хаос, вот зачем. Аладдин был до того возбужден своей теорией заговора, что у него пылали щеки. И я понял, что мне надо быть с ним осторожнее.

— Послушай, люди всякое болтают. Тебе не следует серьезно относиться ко всему, что ты слышишь. Выбрось из головы дурные мысли. Они отравляют тебе жизнь.

Аладдин недовольно заворчал, но я тем не менее продолжал говорить:

— Ты можешь не любить Шамса. Ты не обязан. Но ради отца относись к нему с уважением.

Во взгляде Аладдина я прочитал горечь и презрение. Мне стало ясно, что мой младший брат не только злится на отца и Шамса. Он еще и разочаровался во мне. Он счел мое отношение к Шамсу признаком слабости. По-видимому, ему показалось, что я стал бесхребетным и подобострастным ради отцовского расположения. Это было всего лишь предположение, однако оно глубоко задело меня.

Все же я не мог сердиться на него. Как-никак, Аладдин был моим младшим братишкой. Для меня он навсегда останется мальчиком, который гонялся за бездомными кошками, который любил топать по лужам и целый день мог жевать хлеб с йогуртом. Не мог я не видеть в нем ребенка.

Он опустил голову, словно был в чем-то виноват, закусил нижнюю губу и молчал. Лучше бы он заплакал.

— Помнишь, как ты подрался с соседскими ребятами и с плачем прибежал домой? — спросил я. — У тебя был разбит нос. Помнишь, что сказала мама?

Аладдин прищурился, словно вспоминая, но молчал.

— Она сказала, что, рассердившись на кого-нибудь, следует мысленно заменить лицо обидчика лицом любимого человека. Ты пытался заменить лицо Шамса маминым лицом? Возможно, ты найдешь в нем что-нибудь хорошее.