Леонид Зорин - Муравейник

Подобная неусыпная бдительность, по-видимому, приносила плоды. Ланину не приходилось ни каяться, ни укорять себя за ошибки.

И уж тем более за безделье, неповоротливость, немобильность. "Трудолюбив я, как муравей", — так похвалил он себя однажды, хоть муравьем себя не считал. Впрочем, в микроскопической дозе кокетство может сойти за скромность.

Он был уместен в любом застолье — ровен, тактичен, коммуникабелен. И так же легок и обходителен был в повседневном круговороте. Отменная смесь старомодной учтивости и нынешней отстраненной корректности. Она позволяла поддерживать связи, при этом соблюдая дистанцию. Дистанция, — как-то сказал он дочери, — тебя защищает, хранит от обид и от неизбежных открытий. Поверь мне, ближний бой — это риск. Люди должны проходить пред тобою в дымке — с одной стороны, их видишь, с другой — они все на одно лицо.

На эту догадку его навела сама долговязая Аделаида. Однажды он возвращался домой. Погода была на удивление — тихо, прохладно, воздух струится, словно целебная терпкая влага. Вблизи, немного опережая, шагала рослая амазонка. Прямая спина и крупный шаг — в каждом движении независимость. Понадобилось пройти полквартала, чтоб он опознал в ней родную дочь.

Случай забавный и пустяковый, смахивающий на анекдот, но неожиданно для себя Модест Анатольевич огорчился. У Ланина был неспокойный ум — помеха при его образе жизни. Вместо того чтобы рассмеяться, он вдруг подумал: мне предстоит скорый распад семейных связей и неизбежное отторжение того, что есть, от того, что ждет.

Сказать об этом ему было некому, меньше всего Полине Сергеевне. Он вспомнил, что четверть века назад она не взяла фамилии мужа, осталась Поленькой Слободяник. Конечно же, в этом была демонстрация. Она пожелала тогда подчеркнуть, что все сохранится в неприкосновенности — ее особость, самость и личность. Все будет, как было до этого дня, когда она стала женою Ланина — ее приятели, ее игры, ее посещение концертов.

Впрочем, существовал человек, с которым он мог обсудить забавы и поделиться тревожной думой. Ланин нисколько не сомневался, что в этой душе он найдет понимание. Но именно с таким человеком не стоило обсуждать эту тему.

Милица Аркадьевна Лузгина трудилась на ниве общественных связей, была округлой пушистой дамой, склонной к умеренной полноте. Эту опасность Милица Аркадьевна знала и за собою следила.

Но еще больше она заботилась о собственном общественном весе. Однажды она на себя возложила не слишком легкую роль наставницы, морального арбитра, инстанции, в которой неспешно и неотвратимо выносится последний вердикт.

— Вы выбрали нелегкую миссию, — сказал ей со вздохом Модест Анатольевич, который любил ее посещать.

— Она меня выбрала, я не рвалась, — откликнулась Милица Аркадьевна.

Она обитала в поблекшем доме, однако расположенном в близости от кровеносной столичной артерии — длинные окна ее квартиры поглядывали на Страстной бульвар.

Первая комната была узкой, продолговатой, сходной с предбанником, вторая — наоборот — квадратной, заставленной мебелью, главное место в ней занимала тахта хозяйки.

Широкое удобное ложе, которое прожило на земле немногим меньше его хозяйки, в самые первые дни знакомства иной раз навевало на Ланина фривольные и грешные мысли. Однако это длилось недолго. Милица Аркадьевна была не только дамой приятной в живом общении, но дамой духовной и сознающей свое мессианское назначение. Ланин примкнул к многочисленной пастве, истовой, ревностной и ревнивой. Паства встревожилась, но смирилась. Пристрастия и выбор наставницы не подлежали обсуждению.

Однако же Модест Анатольевич не мыслил себя человеком свиты. Еще не вполне укрощенный норов иной раз напоминал о себе. Возможно, он именно так расплачивался за утомительную покладистость, которая давалась непросто.

Вот и на сей раз — он заигрался. Несколько несдержанных слов, несколько неосторожных действий, и он со смущением и испугом понял, что отступать уже поздно. Теперь неуклюжая ретирада могла уронить его репутацию, а он был болезненно самолюбив.

Осталось лишь вздохнуть и зажмуриться, не рассуждая, шагнуть напролом. Милица Аркадьевна оказалась великодушна — простила горячность и оценила его решимость. Ланин, готовый к обиде, к отпору, был неожиданно вознагражден.

Занятный поворот колеса! Он долго не мог прийти в себя, оставив гнездо на Страстном бульваре. Пришел визитером, ушел любовником. Поистине незаурядная женщина. Какая королевская щедрость! Даже не вяжется с ее образом, с ее патрицианским величием.