Джулиан Брэнстон - Вечные поиски

Дверь за ними с треском захлопнулась.

Роблсу оставалось только покачать головой и увещевать себя. Вопреки всему практическому беспристрастию, почерпнутому из делового опыта, такое столкновение с двумя его друзьями далось ему нелегко. Оскорбления Педро он всерьез не принял. Куда больше его волновало, что ему пришлось высказывать горькие истины человеку, уже обездоленному. А вот Онгоре, чье завистливое честолюбие поставило его в это положение, истину нельзя было преподать ни в какой форме. Это мир, исполненный зла, подумал он и страстно захотел уйти из него.

Выдворившись из печатни, Сервантес с Педро теперь ссорились между собой.

– Значит, твоя дружба со мной, – сказал Сервантес, – всего лишь предлог, чтобы оскорблять моих соседей и знакомых?

– Возможно, ты заметил, – мгновенно и уничтожающе сказал Педро, – что беседа с этим твоим знакомым не улучшила твою способность мыслить. Ведь если ты видишь во мне только дурака, который не думает ни о чем, кроме как о своем брюхе и домашнем очаге, и творческим духом исполнен не больше, чем дохлая собака в полночь, то ты принижаешь меня и одновременно грабишь себя.

Искренность и гнев накалили атмосферу между ними.

– Оскорблений для одного дня более чем достаточно, – сказал Сервантес. – Не годится так швыряться неуважением.

Они помолчали, глядя друг на друга.

– Как нам убедить Роблса напечатать книгу? – сказал Сервантес. – Возможно, убедить его не в силах даже деньги.

– Уже знаю, – сказал Педро. – Я до того сердит, что это унавозило мои мозги! Нет, он книгу напечатает! И сделает это в обмен на наимоднейшие сапожки для его жены!

Сервантес засмеялся.

– И так мы оба одержим победу над ним! Но почему с помощью обуви? – сказал он. – Каким образом новые сапожки убедят Роблса?

– Его жена, которая, как тебе ведомо, куда великолепнее, чем следовало бы допускать Богу, часто бывала откровенна со мной. Она моя союзница во вражеском лагере, так как Роблс предан деньгам и не способен увидеть меня как равного в делах. Но я-то знаю, что она всего лишь на волосок от того, чтобы стать женой, какую только можно пожелать, да только он меланхолик и не представляет себе, что способен нравиться ей, и мучается из-за многочисленных пустоголовых юнцов, которые преследуют ее глупыми глазами и жуткими стишками…

– Не забудь сделать вдох, – сказал Сервантес.

– …а ей всего-то требуется от него правильный подарок и твердые заверения в любви. Но особенно она страждет новых сапожек, и вот они-то – экстравагантная роскошь, которая в бюджет Роблса не укладывается. – Педро подмигнул. – Внушить ей эту идею ничего не стоит, и Роблсу на нее намекалось уже много раз…

– И каждый раз он указывает тебе на дверь, – сказал Сервантес.

– …и каждый раз он указывает мне на дверь, но идея продолжает шмыгать у него в голове, точно лиса вокруг курятника.

– Так у нас есть план? – спросил Сервантес.

– А у собаки блохи, – сказал Педро. – Я немедля свяжусь с моими деловыми напарниками, чтобы подыскать эти сапожки. Подобное высшее усилие с моей стороны, связанное с необходимостью выдержать много переговоров и поглотить большое количество пива, произведет на Роблса такое впечатление, что он сочтет его сверхъестественным наряду с другими знамениями, божествами и бог знает чем еще, возникающим из воздуха.

– А я начну писать шутливое предисловие к книге, насмешку над всеми ученейшими предисловиями, которые никто не способен прочесть, – сказал Сервантес. – Оно разделит мир между юмором и его хулителями. – Он поклонился Педро. – Так прощай же пока, о несравненный меняльщик, герой браконьеров и неимущих!

Педро поклонился в ответ.

– Я приветствую тебя как лучшего наихудше приспособленного писателя эпохи! Да воняет моя хвала в твоих ноздрях, когда сегодня вечером ты начнешь строчить пером по бумаге!

И вот так, смеясь, они расстались до следующей встречи.

Педро возвращался повидать Сервантеса после односторонней беседы с сонным браконьером, чье мышление носило ночной характер, и, свернув в улочку, увидел остановившуюся карету. Когда он подошел ближе, кучер свесился с козел и спросил:

– Не скажешь, какой дом принадлежит, как бишь его, Мигелю Сервантесу?

– Найти его легче легкого, – сказал Педро. – Где услышишь шум свары и лязганье кастрюль, это он и есть.

– Ты его знаешь? – спросила герцогиня из нутра кареты.