Борис Виан - Сердце дыбом

Стая со скрипом улетавших на юг диких джазворонков привлекла его взгляд через посредство слуха. В их пении прослеживалась любопытная упорядоченность: передние птицы задавали мелодию, средние держали тонику, остальные же, разбившись на две равные группы, тянули доминанту и субдоминанту; отдельные особи отваживались даже на изощренные обращения и уменьшения. Звучали дружные аккорды, но в синкопированном ритме.

О джазворонки, думал Жакмор, кому ведомы ваши нравы? Кто их изучит и опишет?! Толстенный том заняло бы это описание — том, отпечатанный на мелованной бумаге, с цветными офортами, вышедшими из-под плодовитого резца лучших художников-анималистов. Эх, джазворонки, джазворонки, отчего же никто не возьмется исследовать вашу жизнь? Однако, если кто-нибудь поймает да и оставит у себя такую птицу — иссиня-черную, с кроваво-красной грудкой, лунно-прозрачными глазами и мышиным голоском, — увы!.. она умрет. От легчайшего прикосновения к невесомому оперению, от тяжелого взгляда или дерзкого смеха, от того, что день все никак не кончается, или оттого, что слишком рано смеркается, — от малейшей причины джазворонок подвержен кончине! У этих хрупких, нежных птичек внутри вместо банальных потрохов одно лишь трепетное сердце.

Возможно, другие, думал Жакмор, видят джазворонков не так, как я; возможно, я сам вижу их не так, как говорю, ясно одно: даже если их вовсе не видеть, все же надо делать вид. Впрочем, смешно игнорировать очевидное.

Ясно и то, что дороги я уже почти совсем не вижу. Потому что знаю ее наизусть. А между тем считается, что нам всего милее то, что более всего знакомо. Или это ко мне не относится? Или, может, у меня так знакомые вещи стираются, позволяя видеть на освободившемся месте нечто иное. В таком случае следовало бы сказать: нам всего милее то, что становится настолько безразличным, чтобы на его месте различалось нечто иное. Не знаю, правомерно ли здесь множественное число. Вернее было бы в единственном: мне, мне всего милее то… (см. выше).

Хо-хо, восхитился про себя Жакмор, надо же, какая глубина и тонкость мысли! Кто б мог подумать, а?.. Нет, кто бы только мог подумать! Впрочем, это умозаключение свидетельствует о гипертрофированном здравом смысле. А здравый смысл есть высшая поэзия.

Джазворонки меж тем метались туда и обратно, закладывая неожиданные виражи и вычерчивая в небе изящные фигуры; и если бы сетчатка глаза обладала свойством удерживать на своей поверхности зрительные образы в течение более или менее длительного времени, то среди этих фигур можно было бы заметить трилистник Паскаля и множество других криволинейных штучек, в том числе символический замкнутый контур, в просторечье именуемый сердечком.

Жакмор все смотрел и смотрел на птиц. Они поднимались все выше, закладывая витки широкой спирали, пока птичьи тела не превратились в простые черные точки, которые выстраивались в причудливые фигуры, подчиняясь общему импульсу. Когда стая пролетала мимо солнца, ослепленный Жакмор щурился.

Вдруг он заметил еще трех птиц, размером побольше, стремительно летящих со стороны моря, так что трудно было понять, к какому виду они относятся. Он приставил к глазам ладонь, пытаясь получше рассмотреть их. Но летучие создания уже промелькнули и исчезли. Немного погодя он увидел их снова: с той же ошеломляющей скоростью и словно связанные единой нитью, они взмыли вверх из-за дальних скал, описав размашистую дугу. Крылья их двигались так быстро, что делались невидимыми, словно три одинаковых, вытянутых снаряда перечеркнули небо.

Троица нагоняла изменчивую стаю джазворонков. Жакмор, остановившись, следил за ними. Неясное волнение заставило сильнее забиться его сердце. Причину он не понимал и сам: был ли то восторг перед неопознанными быстрокрылыми птицами, или страх, не нападут ли они на джазворонков, или удивительное впечатление, которое производила безукоризненная синхронность их движений.

Они неслись словно вдоль крутого склона, так что дух захватывало при одном только взгляде на них. Даже ласточки не угнались бы за ними, подумал Жакмор. К тому же эти пернатые были довольно крупными. Поскольку Жакмор не мог определить расстояние, на котором увидел их в первый раз, то не мог даже приблизительно представить себе их величину, однако они выделялись на небе куда более отчетливо, чем джазворонки, что превратились в еле различимые взглядом маковые зернышки, рассыпанные на сером бархате небосклона.