Марен Мод - Сальто ангела

Помню, что потом, забившись в кусты, я долго плакал от смертельной обиды. Так страдать я больше не хочу.

Гостиница «Люкс» похожа на все гостиницы с этим названием во всех городах Франции. Так же, как и все кафе «Терминюс». Имитация мрамора перед входом, вывеска сомнительной чистоты, дверь из маленьких застекленных квадратиков, стойка администратора, за которой перед вывешенными в ряд ключами сидит огромный алжирец с черными недоверчивыми глазами. Наверх ведет винтовая лестница — по ней и поднимаются проститутки, ступая по фальшивому дамасскому ковру, изъеденному молью.

Мой двойник, мой близнец по полу, живет в комнате на третьем этаже. На окне с грязными стеклами, между двумя растениями в горшках, стоит клетка, в которой распевает парочка веселых и беззаботных чижей. Здесь она работает. Проституция — единственная возможность, единственный финансовый источник, позволяющий ей закончить свое превращение, оплатить кастрацию. Кастрированные — так на официальном, юридическом языке будут говорить про меня и про нее. Так же, как про жеребцов или котов.

Гостиница эта — завод, где работают местные травести и транссексуалы. Несколько проституток с площади Пигаль заходят иногда днем ненадолго с разрешения Ахмеда, огромного стокилограммового управляющего. Он — подставное лицо, собирает дань для невидимого сутенера, обладающего миллионами.

Моя радость, моя сестренка Мюрей снимает здесь комнату. Здесь она спит. Клиентов принимает в другой комнате и платит за каждый час, проведенный с клиентом. Личная жизнь и работа на одном заводе. Я вошел в эту личную жизнь, и завод меня больше не пугает. Если у меня не будет другого выхода, я тоже начну так работать. Мне надо заплатить цену моей свободы, и я готов заплатить ее любому. Мне кажется, что у меня хватит сил, я способен перенести это рабство, другие ведь переносят.

На улице хмуро и холодно. Совсем рядом с гостиницей — школа. Ребятишки с Монмартра или с площади Пигаль учат географию и арифметику на том же тротуаре. Днем проституток почти не видно, но вечером улица меняет краски. На смену школьным ранцам, разноцветным шапочкам и шарфикам приходят черные чулки и платья с разрезом. Восемь часов вечера. В других местах, в глубинке Франции, это час, когда все смотрят новости по телевизору. В нашей гостинице доска с ключами уже опустела. Я здесь просто в гостях, и пока еще как мужчина. Как добрый друг, я пришел навестить Мюрей, заболевшую гриппом и не принимающую по этому случаю клиентов. Я принес ей аспирин и старался утешить. Я полил цветочки, улыбнулся птичкам, поцеловал горячий лобик моей подружки. У нее все же достало сил, чтобы высказать следующую сентенцию:

— Ты знаешь, люди вроде нас очень уязвимы и хрупки. У настоящих женщин железное здоровье. Я видела проституток, которые принимали клиентов полураздетыми прямо на снегу. В женщине вся сила природы. Мы же навсегда останемся суррогатом.

Моя дорогая Мюрей грустит. Это тоска людей одиноких, без семьи. Слабая и ненакрашенная, с обвислыми волосами, бледными губами, она похожа на маленького мальчика, которого наказали, пригрозив темной комнатой. Я ухожу и уношу с собой ее еще более острое, чем мое, чувство одиночества. И когда я спускаюсь по жалкой лестнице, впервые в моей жизни я вдруг слышу:

— Полиция! Ваши документы.

Полицейский — седеющий мужчина, этакий добродушный отец семейства. Но с этим обликом совсем не вяжется взгляд его маленьких и живых глаз и голос, полный презрения. Он удивленно рассматривает мой студенческий билет, выслушивает объяснение. Он изучает все мои документы и удивляется еще больше:

— Вы служите в почтовом ведомстве?

— Я прохожу там практику.

— Какого черта вы здесь делаете?

Хлопают двери, визжат девушки, администратор на что-то жалуется, клиенты протестуют… А полицейские сортируют: мужчина или женщина? Они путаются в именах, юбках, париках. Я отдаю себе отчет, что у транссексуалов особые отношения с полицией. Конечно, они вызывают презрение, насмешку, бывает, и неприкрытую ненависть. Проститутка может растрогать полицейского, травести — никогда.

Они уводят Мюрей, несмотря на грипп, уводят всех остальных и отпускают клиентов. Толстый полицейский возвращает мне документы:

— До скорой встречи…

Пока он еще ничего не может сделать — я мужчина с документами на мужское имя, — но я увидел свое будущее в его маленьких злых глазках. Я как бы прочел в них: «Однажды я и тебя прихвачу, и ты окажешься в участке вместе с другими».