Марен Мод - Сальто ангела

Продолжать бесполезно. Все объяснения излишни. Диалог прерывается. Я ухожу, я иду на пристань смотреть на корабли. Мне необходимо скрыть слезы, которые меня душат. Уходя, я слышу, как она продолжает ворчать и говорить о психиатре, о деньгах, о необходимости меня лечить, о том, что мне надо вернуться в семью, где царит более здоровая атмосфера.

Совсем иным был диалог с моим «шарлатаном», как выразилась мама. Если бы она знала, что одна проститутка с Монмартра назвала мне его имя и дала его адрес — будто доверила тайну новому члену секты. К доктору А. приходят всегда от имени такого-то или такой то. Ты входишь в кабинет, в котором окна закрыты ставнями, чтобы заглушать шум Пигаль. Клиентура состоит из проституток и транссексуалов. Доктор А. в некотором роде колдун-благодетель для людей вроде меня. Имя его передается из уст в уста и окутано тайной. Это доктор-чудесник, доктор по гормонам. Усатый философ, он хорошо знает отчаявшийся мир бесполых существ.

Он выслушал историю моей жизни и понял, что я больше не могу. Он осмотрел профессионально мое тело, беседуя со мною, как отец. Отец удивленный, но утешающий. Удивлен он был, потому что в своей практике он третий раз сталкивается с транссексуалом. Только третий за двадцать лет работы. В этом квартале, кишащем транссексуалами, он знал только троих. Третий — это я; второй — это тот, кто меня сюда послал, и с неизъяснимой нежностью я думаю о том незнакомце, который был первым и был похож на нас. У него был и такой же незрелый детский член, такая же неразвитая, но девичья грудь, такая же гладкая кожа.

Наконец нашелся кто-то, кто говорил со мною со знанием дела о моем исключительном случае. Его слова были просты:

— Опасность кроется в вашем семейном окружении. Если они откажутся вас понять, то, очевидно, попробуют придать вам максимум мужественности. Однажды я наблюдал результат такого воздействия. Это было страшно. Психотерапия оказалась неэффективной, а после гормонального лечения пациент тронулся умом. Необходимо учитывать не только особенности психики, нельзя забывать и про строение органов. В вашем случае феминизация, безусловно, возможна.

Однако осторожность не мешает: у нас нет отдаленных результатов такого рода лечения. Если я вам пропишу одну инъекцию в месяц, вы должны мне поклясться, что не увеличите дозу, как это делают многие. Здесь кроется большая опасность. Если же вы будете в точности выполнять все мои предписания, вам станет лучше, вы почувствуете себя более уравновешенным, ваши страхи пройдут, но процесс будет идти медленно. О члене не стоит говорить, он не изменится, а вот грудь, напротив, может развиться, и кожа приобретет другой вид. В вашем случае это лишь небольшая помощь природе, но я должен вас предупредить…

Я предупрежден. Возможно… учитывая уровень современной медицины… возможно…

— Не следует надеяться прожить больше пятидесяти лет.

Я смотрю на порт и на корабли. Опускается вечер. Мама ждет меня к ужину. Она ждет двух своих сыновей. Одного — урода и другого — юного хулигана, моего младшего брата, который регулярно остается по три года в каждом классе. Мы садимся за стол из желтого пластика, на нем стоят тарелки с голубыми цветочками и лежат деревянные кольца для салфеток с надписями: мама, Жан, Франсуа. Папино кольцо осталось в ящике буфета.

Пятьдесят лет… Мне было двадцать три года.

Семейный совет собрался на обсуждение. Приглашены были только взрослые. Настоящий совет из дядей и тетей, их серьезные лица исполнены сознания ответственности момента. Детей не допустили, потому что им не нужно слушать про такие веши. Они говорили о том, что у них есть деньги для моего лечения, что хороший психиатр сумеет побороть недуг. Они пригласили меня потом в ресторан, словно говорить об этом в обычной гостином в стиле ампир было святотатством. После беседы они разъехались в своих серебристых «ДС». Они сумели вырвать у меня обещание согласиться на «разумное» медицинское лечение.

— Эндокринология? — спросила тетя с непонимающим видом. — Это новый модный термин, с шестьдесят восьмого года кругом одни слова. Все говорят, говорят и ничего не создают. Если ты гомосексуалист, то это лечится.

Таково их решение. Для них нет никаких промежуточных вариантов. Я нехотя отступил под их натиском. Чтобы выиграть время.

— Мама тебя проводит, — сказал дядя. — Мы выбрали лучшего психиатра Парижа. Надеюсь, ты будешь достоин его высоких гонораров.