У меня слегка кружится голова. В автобусе, который увозит нас в Рим, возбужденные мальчики открыли бутылки с вином, пачки сигарет. Они устраивают оргию, заставляют меня пить, и я пью — словно тону.
От едкого дыма меня тошнит. Я словно кружусь, танцую. Первый раз в жизни я пьян, а может быть, просто впервые осознаю свое несчастье. Ночью, растянувшись на железной кровати в теплом дортуаре, я прислушиваюсь к тому, что творится у меня в желудке. Надо, чтобы меня вырвало, чтобы я освободился. Мне необходимо вновь почувствовать, что желудок мой пуст, нужно отмыться от этих образов, не думать о том, какой я есть и каким никогда не буду. Моя жизнь проиграна изначально. Постараться заснуть. Горько забыться на этом матрасе, превратившемся в пьяный корабль, мечтать о свежести, надеяться.
Буря утихла, я провожу бессонную тошнотворную ночь. Какая-то муха на потолке без устали смотрит на меня. Вокруг скрипят пружины, мальчики просыпаются, потягиваются. Они проходят в трусах мимо моей кровати. Зевая и смеясь, бегут в туалет… Скоро мы снова погрузимся в поезд, как веселое стадо, погоняемое толстым дружелюбным священником.
Я видел Олимпийские игры в Риме в 1960 году. Я видел любовные игры в Помпеях в первом веке нашей эры. Я на заре своей жизни. В Руане уже осень.
Я обнаружил, что ночь может принадлежать только мне. Достаточно не спать, чтобы жить по-другому. Один в темной комнате, я прислушиваюсь к гаснущим вокруг меня звукам. Звуки с улицы: далекие, глухие, таинственные. Привычные домашние звуки: отец прошел по коридору, младший брат кашлянул за стеной, прошумел лифт на площадке. Надо подождать, пока все успокоится. Я смотрю на потолок комнаты, будто на экран, и показываю себе свой собственный фильм. Вот танцует девочка. У нее темные волосы, голубые глаза, и она похожа на Мари-Элен. Накрахмаленные кружева выглядывают из-под клетчатой юбки. При каждом движении высоко приоткрываются стройные ножки в маленьких красных туфельках. Мой приятель Патрик влюблен в Мари-Элен, а меня она завораживает, как, впрочем, и сам Патрик. У него нормальный отец, владелец какого-то промышленного предприятия. Они живут в чудесном доме из кубов и веранд на холме города. Дом как в кино, где хозяйничает улыбчивая мама.
Время уже за полночь, все стихло. Я встаю.
Босиком тихонько пробираюсь по темному коридору в ванную. Придерживаю, чтобы не заскрипела, дверь. Зажигаю только маленькую лампочку над умывальником.
Открываю шкафчик и достаю пудру, пуховку, светло-голубую, аквамариновую, цвета глаз моей матери тушь для ресниц, губную помаду.
Ото всего исходит восхитительный легкий аромат… Бежевато-розовая губная помада не очень выделяет рот, я бы предпочел более яркую. Мама выбирает неброские тона, подходящие для Банка Франции. Скорее дань традиции, чем вкусу. Бесцветность культивируется как признак респектабельности.
Здесь же лежит белье, которое мама носила днем. Белое, из вискозы, незатейливые кружева. Мне больше нравится голубое или розовое.
Но ничего не поделаешь, сегодня ночью я буду в белом.
Надеваю трусики, лифчик, бретельки комбинации скользят по моим напряженным плечам. Ощущаю легкий запах моей матери, смешанный с запахом пудры и помады.
Чулок у меня сегодня не будет: мама постирала их вечером, и они свешиваются с веревки, словно две плоские ноги.
Я стою спиной к двери, лицо обращено к зеркалу, и вдруг слышу, как дверь тихонько открывается. За долю секунды я понимаю, что забыл про задвижку. Мое сердце бьется так сильно, что, кажется, вот-вот проскользнет между ребрами и вырвется из груди.
Слышу заспанный голос отца:
— Ты еще не лег?
Он спросил это прежде, чем увидел. Но теперь он видит. Со спины, ибо ужас сковал меня.
Он застал меня впервые. Впервые таким я предстаю перед отцовским взглядом. Открыв рот, с изменившимся лицом, он вцепился в косяк двери.
Наконец он пятится назад и кричит:
— Что ты здесь делаешь? Ты сошел с ума! Этот ребенок сошел с ума! Сумасшедший! Он сумасшедший!
Странно, но, как девушка, которую застигли врасплох, я инстинктивно прикрываю руками грудь. Затылок горит, все тело напряжено, я жду, что сейчас на меня посыпятся удары. Он должен меня избить, это было бы нормально, он должен броситься и сорвать с меня мой наряд. Я жду его гнева и оскорблений, жду его вопросов, жду, что он встряхнет меня, заставит выйти из оцепенения, яростно и шумно потащит по коридору.
Читать дальше