Владимир Кунин - Ночь с ангелом

– Ну ладно, ладно, – смутился Петров. – Ты на меня-то не напрыгивай! Ничего я такого не сказал. Я же за тебя боюсь.

– Спасибо, па, – сказала ему Лидочка. – Мы теперь на всю жизнь одна семья. А своих закладывать – последнее дело…

Вспомнила висящего в гараже скрюченного мертвого Зайца и добавила:

– Чем бы это ни кончилось.

Какое-то время Петров испуганно пытался понять истинный смысл слов, сказанных дочерью, но тут Толик сбросил с себя плед и выпрямился на заднем сиденье:

– А еще, дядя Коля… Только вы не смейтесь. И ты, Лидуня… Я тебе не говорил… Знаете, мне прошлой ночью один пацан причудился… Приснился, наверное. Не из наших. Может, к нам его по новой кинули… Ни его статьи не знаю, ни его самого. Но уже в робе, в «прохорях» казенных… А рожа до ужаса знакомая! И никак не могу вспомнить – на кого он так похож?… И вроде бы этот пацан называет меня полным именем, которого здесь никто и не знает, смотрит на меня так странно и говорит: «Толик-Натанчик… Ты совсем не похож на своего старшего брата… Что-то есть общее, но все другое!…» А я его будто спрашиваю: «А ты откуда его знаешь?», а он говорит: «Я его очень любил…» Дает мне две кассеты магнитофонные: «Вот, возьми… На одной он поет, а на другой стихи читает. И не бойся, нужно будет – поезжай домой и сделай все, что тебе покажется необходимым. А я здесь за тебя побуду…» Я взял Лешины кассеты и… Вот не помню – снилось мне это или… Что?… Утром стал чистить зубы, посмотрел в зеркало и узнал того пацана! Будто бы это был я сам!!! Приснится же такое, думаю… Застилаю свою койку, а под матрасом – две кассеты заграничные!… Я до развода отпросился на секунду в Ленкомнату, сунул одну кассетку в магнитофон – нам шефы-погранцы подарили, – а там Лешкин голос…

Из– за поворота показался высокий бетонный забор, ярко иллюминированный сильными лампами.

– Все, дядя Коля, приехали, – сказал Толик. – Разворачивайтесь. Я здесь уже сам доберусь – как говорится, задами и огородами. Спасибо вам, Николай Дмитриевич. Не вылезай из машины, Лидуня. Вот, возьми эти кассеты. Я в Ленинграде забыл их оставить. Мама выпишется – отдашь ей. Хорошо?

Лидочка развернулась в кресле лицом к Толику, встала на колени, взяла кассеты, спрятала их в карман, а потом перегнулась через спинку сиденья и, ничуть не стесняясь отца, обняла и нежно расцеловала Толика-Натанчика.

– Хотела бы я посмотреть на того пацана… – сказала Лидочка. – Иди, Толян. И ни черта не бойся – мы с тобой. До самого, самого конца…

Толик заглянул Лидочке в глаза, сказал с кривой усмешечкой:

– Все. Теперь будем ждать.

Выскользнул из машины и тут же растворился в черных высоких кустах, преграждавших путь к бетонному забору с затейливыми гирляндами колючей проволоки.

И снова, как и во фразе дочери «Чем бы это ни кончилось», в последних словах Толика подполковнику милиции Петрову послышался скрытый, пугающий, таинственный смысл.

Он прозвучал из неясного, давно забытого им мира – мира полувзрослых четырнадцатилетних, куда, при всей симпатичной видимости благодарной доверчивости, его пока не впускали…

– Хотел бы и я посмотреть на того пацана, – сказал я.

– Он перед вами, – рассмеялся Ангел.

– Об этом я уже догадался. А как вам все это удалось? Я имею в виду этот трюк с подменой – когда вы, на время отсутствия Толика, остались изображать его в колонии. Разве вы не рисковали столкновением противоречивых показаний людей, которые могли увидеть Толика в Ленинграде или по дороге туда, с утверждениями, что Толик именно в это время находился в колонии? Что само по себе уже могло вызвать кучу подозрений…

– Нет. – Ангел отрицательно покачал головой. – Тут все было чисто. Здесь мы заранее просчитали, что в Ленинграде Толика-Натанчика увидят всего лишь три человека.

– Какие еще «три»? – удивился я. – Ну, Лидочка, ее отец…

– Третий – Заяц.

– Ах да… Но вы обмолвились – «мы просчитали». Так вы не один провернули всю эту комбинацию?

– Нет, конечно. Такое мне в То Время было еще не по силам. Помните старенького Ангела-Хранителя – резидента Неба и Представителя Всевышнего в Германии того Времени? Руководителя моей Наземной Школьной практики?…

– Естественно, помню.

– Могу сейчас признаться, что тогда мне, юному Ангелу-недоучке, жалкому практикантишке, постигшему всего лишь азы «ангельского» ремесла, этот старый Ангел-Хранитель казался ни на что не годным! Что совершенно не умаляло моих искренних симпатий к нему, как к доброму и милому старику… Но оказалось, что пока я пребывал в состоянии печальной прострации – гибель Леши Самошникова и Гриши, моя маленькая и сугубо личная революция, лишение меня чина и крыльев, долгое ожидание легализационных документов, – Старик не терял времени даром! И вообще, все это Сотворил он… Потом, когда мы с ним уже расставались навсегда, он признался мне, что именно мое восстание, мой детский бунт и мое категорическое отречение от Веры во Всемогущество Всевышнего вдохнули в него те силы, которые, как ему казалось, он уже давно утратил. Старик по своим каналам связался с тогдашним Представителем Неба на Земле по Ленинграду и Ленинградской области – очень интеллигентным Ангелом-Хранителем…