Владимир Кунин: Цирк, цирк, цирк (рассказы)

Вечером этого же дня Женька сделал блестящее сальто с пируэтом и, бросив писать стихи, с жаром принялся придумывать какой-то «потрясающий» воздушный номер!

Он вооружился учебником физики для восьмого класса и целыми днями чертил, рисовал и придумывал какой-то сногсшибательный аппарат. Он показал свои чертежи цирковому инженеру, и «гениальное изобретение» отправилось в мусорный ящик. Причем рука, выбросившая чертежи, записи и рисунки, была мужественной рукой самого Женьки.

Цирку Женька был предан неистово.

Репетировали они до одури... Ругались, кричали друг на друга, спорили и блестяще работали на представлениях.

Почти каждый вечер Михеевы просили кого-нибудь из приятелей встать у занавеса с часами и засечь время их работы в манеже.

Темп, прежде всего темп, считали Михеевы.

— Четыре минуты двенадцать секунд! — кричали приятели, когда Михеевы выскакивали за кулисы.

Женька, тяжело дыша, хватался за голову.

— Какой кретин назвал нас темповыми акробатами, хотел бы я знать? Четыре и двенадцать! Это борьба с удавом, пластический этюд, все, что угодно, но только не темп! Мы ползали по манежу, как сонные мухи!..

Но когда на следующий день раздавался крик очередного хронометражиста: «Четыре и семь!» — мокрый и взъерошенный Женька, задыхаясь, говорил: «Блеск!» — и, не заходя в гардеробную, начинал стаскивать прилипшую к телу рубашку.

— Молодцы, партнерчики! — кричал Михеев.

— Рады стараться! — отвечали Зина и Женька. И они действительно были очень рады.

Всю последнюю неделю шли дожди.

С утра серой пеленой они окутывали теплый город и к вечеру охлаждали его настолько, что люди зябко ежились в пропитанных влагой плащах, глядя на окружающие предметы сквозь струйки, стекающие с полей шляп.

Намокло шапито. Оно стало густого темно-зеленого цвета и тяжело провисало. Все тросы и канаты, опутывающие цирк, натянулись и, когда кто-нибудь случайно задевал их, издавали долгий грустный звук, роняя на землю сотни прозрачных холодных капель.

Шло последнее представление. Летний сезон заканчивался, и актеры разъезжались по разным циркам.

Закончив свой номер, актеры не бежали, как обычно, в душ, а, наскоро сняв грим, переодевались в старые штаны, рубахи или комбинезоны. Откуда-то вытаскивались ящики, разбирался реквизит, укладывались костюмы. Каждый старался закончить упаковку до конца представления.

Михеевы были в наивыгоднейшем положении. Они работали первым номером. Единственное, что смущало их, это репетиционная лонжа. Лонжа прикреплялась под куполом, и снять ее можно было только после представления.

— Ребята, — сказала Зина, — а что, если снять лонжу в антракте?

— Блестящая идея! — сказал Гена. — Внимание, Женька! Ты надеваешь униформу и выходишь в антракте в манеж. Я со стороны двора лезу на купол, снимаю лонжу и на веревке сквозь клапан шапито опускаю тебе в манеж. Ясно?

— Ясно, — ответил Женька. — Только униформу надеваешь ты, а на купол лезу я.

— Какая разница?

— Никакой. Просто если ты в прошлом году в Астрахани в сорокаградусную жару заболел фолликулярной ангиной, то сейчас там, наверху, воспаление легких тебе обеспечено...

— Ты с ума сошел, Женька!

— Он прав, — тихо сказала Зина.

— Да ну вас, — отмахнулся Михеев и вышел из гардеробной.

— Не забудь взять веревку, — сказала Зина.

— Какую веревку? — удивился Женька.

— Как какую? Лонжу спустить. Не будешь же ты ее бросать сверху в манеж!

— Да-да, конечно. Совсем из головы выскочило. Скучный ты человек, Михеева! Ты все знаешь, все помнишь...

— Довольно трепаться, — улыбнулась Зина. — Ищи веревку и лезь на купол.

— А где она?

— Не знаю, не помню. Где-то здесь, в гардеробной. Ищи сам. Привет!

Женька растерянно огляделся вокруг и нехотя пошарил под столом. Веревки не было. Он заглянул во все углы. «Наверно, в ящике», — подумал он. Ящик был завален старыми костюмами, инструментами и разным барахлом. В довершение всего на ящике стоял репетиционный трамплин. «Конечно, в ящике», — тоскливо подумал Женька и огляделся по сторонам.

На стене висела бухта капронового троса толщиной в палец и длиной метров в тридцать. Трос был предназначен для изготовления новой подвесной лонжи и служил предметом зависти и восхищения всех акробатов. Сплетенный из тоненьких капроновых «жилок», он выдерживал до семисот килограммов «на разрыв».

Женька снял с гвоздя это капроновое чудо и, надев бухту через плечо, сунул в карман комбинезона пассатижи. Нахлобучив на голову старый Зинин берет, он вышел из гардеробной в закулисный коридор, юркнул мимо Михеевых и выскочил во двор.