Владимир Кунин - Пилот первого класса

Иногда от отчаяния наши старики пускались во все тяжкие: начинали водку пить, покидали семьи, уходили к двадцатилетним девчонкам — словом, любыми способами пытались остановить свое уходящее мужчинство.

Потом все налаживалось. Не у всех, но налаживалось... Возвращались в свои дома, начинали чувствовать вкус к новой работе; водка и девчонки незаметно вытеснялись охотой и рыбалкой, нескончаемыми спорами о преимуществе подвесного мотора «Вихрь» перед стационарным «водометом».

Все вроде бы приходило в норму. Даже налет какого-то равнодушия появлялся, отстраненного спокойствия, благополучия. Но это все неправда! Ни того, ни другого, ни третьего. Просто к ним, уже не летающим, возвращалась профессиональная привычка — умение держать себя в руках. И я знаю это лучше, чем кто бы то ни было! Я это по их голосам, когда они в воздухе, выучила. Сколько я этих голосов слышала! Как они запрашивают погоду, условия посадки, как докладывают о грозовом фронте, о загоревшемся двигателе, об оторвавшейся лыже, о заходе на вынужденную, о том, что его сбили и он сейчас будет прыгать. Или о том, что ему не удается выпрыгнуть...

А вы когда-нибудь видели глаза старых списанных летчиков, когда они смотрят на взлетающий или садящийся самолет?

Черт их, старых дураков, знает, может быть, им действительно все прощать нужно?..

Почему я последнее время стала так часто об этом думать? Может быть, потому, что каждый день я сижу в диспетчерской с Иваном Гонтовым — добрым, больным и не очень умным человеком... Может быть, потому, что я еще с фронта помню его майором, заместителем командира полка пикирующих бомбардировщиков, хорошим летчиком? Может быть, потому, что они когда-то дружили с Сережей и вместе летали после армии в системе ГВФ?.. А может быть, потому, что именно на моих глазах списанный летчик Гонтовой превратился в недалекого, неуверенного в себе человека, боящегося малейшей ответственности, разучившегося принимать самостоятельные решения, так и не сумевшего найти себя в новом измерении?..

А может быть, потому, что я все время подсознательно жду, что такое может произойти и под моей крышей? Я же знаю, что Сережа из последних сил тянет, что «Ан-2», на котором молодые только начинают свой путь в воздух, для моего Сахно — последняя машина в его летной судьбе...

Можно было, конечно, пустить Соломенцева в Хлыбово. Но как только я узнал, что у него на борту какой-то тип из Министерства сельского хозяйства, я подумал о том, что совсем неплохо было бы мне самому слетать с ним в Хлыбово. Посадить его рядом с собой, познакомиться и за время полета поговорить с ним о том о сем... То есть, конечно, «не о том о сем», а о совершенно конкретных вещах.

Мы уже несколько лет боремся за то, чтобы колхозы, где мы ежегодно проводим авиахимработы, имели бы стационарную взлетно-посадочную полосу, непромокаемые склады для ядохимикатов и нормальные жилищные условия для экипажей. С нами соглашаются буквально все. Об этом дважды писали в «Известиях», несколько раз в «Гражданской авиации», в «Комсомолке», еще где-то... Десятки раз проводились совместные совещания на «высоком уровне», наворотили целую гору торжественных и мудрых резолюций, и эта гора, как говорится, родила мышь. Где-то на Украине, говорят, несколько колхозов построили такие полосы, даже с дренажным устройством, говорят.

А мы каждый год должны заново выбирать площадки, мы неделями не можем подняться в воздух из-за раскисшей от дождей земли, теряем черт знает какое количество химикатов, времени, денег и тех же самых урожаев!.. В конце концов, мы рискуем людьми и техникой из-за того, что председатели колхозов боятся истратить в один раз несколько тысяч рублей и претворить собственную же (и нашу) мечту в жизнь. Нет, они будут тратить эти же тысячи на оплату наших простоев, на ежегодную расчистку и подготовку временных посадочных полос.

Вот о чем я хотел поговорить с этим залетным представителем министерства. Чем черт не шутит, а вдруг в моем районе что-нибудь и наладится?.. Да если нужно, я его по всем «точкам» прокачу — пусть посмотрит, как мы работаем, пусть поговорит с председателями колхозов, с экипажами... Лишь бы он толковым мужиком оказался.

— Климов! — крикнул я своему технику. — Подготовь пятьсот одиннадцатую, я на ней в Хлыбово сейчас пойду!..

Все-таки провинциализм — страшная штука! Ну откуда могли знать, что Соломенцев взял на борт какого-то босса? А ведь все вылезли посмотреть на него. У каждого, видите ли, нашлось дело около стоянки, каждому любопытно поглазеть на курьерский поезд, который в кои-то веки по неведомой причине притормозит у глухого полустанка. Маленькие городишки, маленькие подразделения имеют свои маленькие незыблемые законы...