Андрей Рубанов - Жизнь удалась

– Вы, значит, плавали? – спросил его Матвей.

– По реке не плавают, – снисходительно просветил шкипер. – По реке ездят.

– Будем знать, – сказал Знайка.

Ударили по рукам.

По утрам Матвей просыпался и с привычной угрюмостью напоминал себе: «Надо бежать, что-то придумывать, деньги добывать», – и тут же пробегала вдоль тела, от мизинцев до макушки, теплая волна: «Ха! А деньги-то добыты! Есть деньги! Есть! Теперь и у меня есть!» И все внутри него смеялось. Даже хрящики в суставах смеялись.

Похожие чувства он испытывал только в детстве. Скажем, лет в десять, в первый день летних каникул, когда в едва проснувшуюся голову вприпрыжку вбегала благодатная мысль о том, что впереди целых три месяца упоительного безделья.

Кстати, и здесь речь шла о том же отрезке времени. Три месяца.

О том, что деньги всего лишь заемные и через девяносто дней их предстоит отдать с процентами, Матвей старался не думать. Точнее, думал, но в простом, энергически бойцовском ключе: разберемся, прорвемся, что-нибудь сообразим. Знайка сообразит. На то он и Знайка.

Продолжая без усилий удерживать внутри себя совершенно мальчишеское ощущение счастья, Матвей выходил на улицу, где его тут же накрывало небо ярко-оранжевого цвета, садился в машину и ехал. Не куда-нибудь, не в поисках непонятно каких приключений, не для того, чтобы просто поехать, обманывая себя (вот, двигаюсь – все лучше, чем на диване лежать), – а ехал в офис. Бизнес делать!

Знайка перемещался на метро. Он презирал комфорт. По крайней мере, внешне. За полтора года, проведенные вместе, Матвей хорошо узнал своего компаньона и понимал, что тот тоже наслаждается, но по-своему. Да, на метро езжу, – но не потому что я бесштанный недотепа, а просто так проще и дешевле, а если надоест, выйду на воздух и поймаю такси…

В конце июля перечислили деньги французам. Речь шла о трех фурах вина. Ординарного и дешевого, однако натурального. Расчет делался на гарантию качества при разумной цене.

Ждали месяц. Груз прибыл. Девять тысяч наличными вручили в руки таможеннику, и этот милый человек поставил на документах круглую крошечную печать с двуглавым орлом, после чего отбыл, небрежно приняв презент – коробку красного бордо. Сколько получило государство в виде пошлин и акцизов, Матвей не знал, но подозревал, что ровным счетом ничего. Выходило, что хозяева фирмы «Вина Франции» – самые натуральные контрабандисты. Бутлегеры.

Правда, настоящие бутлегеры, как следовало из американских фильмов, без заряженного «томпсона» из дома не выходили. Знайка же предпочел доверить безопасность фирмы специалисту: щуплому человечку с золотом во рту и на запястьях, носившему погремуху Соловей.

– Штука баксов в месяц, и я весь ваш, – кратко высказался специалист, явившись впервые. – Мы тут весь порт держим. Если что – любого распилим на составные части.

Матвей хотел было вручить немногословному бандиту коробку лучшего белого, но тот с достоинством отказался.

– Я не пью, – подмигнул он. – Я курю.

Дали рекламу – и стали торговать. Товар не пошел нарасхват, но все же пошел. А потом грянул парламентский кризис.

Естественно, Матвей в событиях не участвовал, а смотрел по телевизору. Политика как таковая его практически не интересовала. Он и в девяносто первом не полез на баррикады. Какой смысл? Надо делать свою работу, а не играть в Робеспьеров. Обе произошедшие с разницей в два года революции с возбужденными толпами молодежи, с размахиванием флагами, с автоматными очередями по ночам и грохочущими по проспектам танковыми колоннами показались ему фарсом. Демагогические, беспардонные шоу для простолюдинов. Революции, кризисы, реформы и путчи шли нон-стоп, одно представление за другим, гражданам не давали опомниться, а из сановных кресел глядели все те же постные, изжелта-серые, мясистые физиономии. Имперские морды. Менялись только таблички на дверях их кабинетов. Члены Политбюро перекрасились в банкиров, Центральный комитет Коммунистической партии сделался Союзом промышленников и предпринимателей. Пока романтики бренчали гитарами и бросались под танки – эти, имперские, тихо свинтили старые таблички. Повесили новые. На этом революция завершилась, подарив каждому то, чего он хотел: одним – эмоции, другим – капитал.

Матвей хотел капитала. Он не пошел на баррикады. Нет, в те дни он принципиально приезжал в контору и сидел на телефоне, принимал звонки. Телефон, кстати, отнюдь не безмолвствовал. Не один Матвей в Москве был такой аполитичный. Пока танковые орудия обстреливали Белый дом, бизнес продолжался.