Роман Сенчин - Пусть этот вечер не останется...

Друг о друге им почти ничего не известно. Он для нее — экспедитор, она для него — одна из нескольких продавщиц его участка. По утрам он привозит ей товар на своем “Жигуленке”, вечером забирает деньги. Они закрывают тонар и прощаются.

Сегодня все было, как много вечеров перед этим. И попрощались обычно: Лена сказала “до свидания”, Рагим кивнул, грустно взглянул на нее и залез в свою неказистую, помятую машину... Может, в свободное время он ездит на иномарке, но работает на такой вот, в которую девушку стыдно пригласить. Да и есть ли у него свободное время...

Через подземный переход Лена миновала проспект Андропова и по левой стороне Нагатинской улицы пошла к дому.

Дом был, наверное, сталинских времен. Пятиэтажный, из темно-серого кирпича, с полосками между третьим и четвертым этажами и под кровлей кирпича бордового. На первом этаже хозяйственный магазин (когда-то был магазин “Ткани”), окна там полукруглые, даже лепнина есть... Оказываясь в других местах Москвы, Лена замечала такие дома — они стояли по два-три и в центре, и на самых дальних окраинах. Словно их выстроили в одном каком-то месте, а потом разбросали по городу, туда, где они были особенно в тот момент нужны.

При виде этих пятиэтажек у Лены теплело в груди, она мысленно передавала им привет от дома, в котором жила; ей казалось, что они скучают друг по другу.

Возле подъезда остановилась, нашла в кармане плаща ключи, приложила один к кодовому замку. Замок запищал, дверь чуть приоткрылась. Лена вошла в подъезд, по бетонной лестнице поднялась на свой третий этаж.

В квартире пахло вкусно — Лена любила жечь ароматические палочки, клала на шкафы, полки надушенные ватки. Впрочем, сложно было сказать, что именно она это любила — это делала ее мама, а потом, после мамы, стала делать и Лена...

Сняла плащ и сразу почувствовала, как запах духов перебил тяжелый дух копченостей. Целый день в тонаре его не замечала, а здесь ударил, неприятно защекотал ноздри.

Душ принять? Нет, завтра утром... Разделась в ванной, бросила белье на стиральную машинку, надела теплый халат, завязала пояс... Приготовить ужин, забраться на диван, посмотреть комедию... Десять минут осталось.

И через десять минут Лена уже была на большом мягком диване, купленном ею недавно взамен старого советского, со скрипучими пружинами.

Она любила этот момент — когда рядом на подносе горячий чай, фруктовый салат, стаканчик с йогуртом, печенье на тарелке, телевизор еще не включен, но дистанционка уже в руке и впереди три-четыре часа до сна...

И себе Лена нравилась в этот момент — вот она сидит, подобрав под себя ноги, маленькая, уютная, спокойная молодая женщина. Молодая, обеспеченная и свободная.

Но, наслаждаясь этим моментом, она, не желая того, помнила, что до встречи с Виталием еще целых два дня и что он сегодня ни разу не позвонил; что наверняка позвонит Маринка, и ее нужно будет терпеливо слушать, потому что она подруга с детства, самый близкий теперь ей человек...

Включила телевизор, присмотрелась и поморщилась — узнала комедию “Полицейская академия”. Сколько можно ее крутить... Подавила на кнопку дистанционки, переключая программы, остановилась на передаче “Тайные знаки”. Про Блаватскую... Ну, пусть это.

Но история жизни Блаватской не увлекала, а внутри постепенно росла, выдавливала остальные чувства тревога; Лена поглядывала на молчащий телефон — и тут же, будто опасаясь, что ее взгляд кто-то может заметить и едко усмехнуться, перевела его на сервант, с серванта — на шкаф с книгами, затем сразу — на столик с накрытой фанерным футляром швейной машинкой...

Комната была просторная (оставшись одна, Лена выбросила копившийся десятилетиями и раньше, видимо, кажущийся нужным хлам), но мебель, кроме дивана, старая. Сервант темный, напоминающий ящик, громоздкий книжный шкаф со стеклянными дверцами... Возле дивана торчал кривоватый торшер с лопнувшим абажуром, на стене — толстый, будто грозивший вот-вот сорваться и завалить пространство ковер...

Эту квартиру в пятидесятых получили ее бабушка и дедушка (мама и папа мамы), в этой квартире выросли Ленина мама и ее сестра, тетя Света. Сюда мама, уже немолодой, привела немолодого жениха, Лениного отца (тетя Света в то время уже вышла замуж, и та комната, девятиметровый пенальчик, где сейчас у Лены спальня, принадлежала маме).

Бабушка и дедушка умерли, когда Лене было чуть больше десяти лет, умерли друг за другом, не дожив до шестидесяти пяти. Так же почти одновременно и в том же возрасте умерли потом и мама с папой; умерли тихо, почти незаметно, как и жили. И Лена осталась одна...