Праздник

“Ладно, вышло, как вышло… Проехали”.

Но распрощаться так же невозмутимо с дочкой Капустин не мог. Отцовское чувство – вот оно, бьется-ворочается. Живое. Никакая рутина не подточила его, не выжрала. Если и это отдать, тогда – окончательная пустота. Дырка сквозная.

В углу зала расположилась компания молодежи. Студенты: только и разговоров, что про сессию. Одна из девушек напоминала со спины Валерию. Очень похоже держала голову: наклонив слегка вперед и набок – чтобы длинная челка хоть немного приоткрыла глаз.

Дома и в школе Лера челку закалывала. Но отправляясь гулять, отпускала на волю – так, что та свешивалась на пол-лица. Капустин под настроение посмеивался над модной прической. Говорил, что выходить так вечером опасно: темно, глаз из-под челки ничего не видит, не убилась бы… Лера отвечала с водевильным жеманством: “Ах, как меня ранит Ваша эстетическая отсталость, милый папА”. Он предлагал ей прихватить фонарик. Она называла его шутки “шахтерскими”.

Официант демонстративно покосился на Капустина – дескать, заказал только чай, даром место занимает.

“Для Лерки я, конечно, стал жалким и никчемным, – размышлял Капустин, отворачиваясь от официанта. – Пыжился, пыжился. Потом – чпок, и сдулся. Промямлил на прощанье – мол, пока, приезжай в гости”.

Давным-давно, когда бессмыслицей еще и не пахло, Лере было пять лет. Пока Галя вершила дома генеральную уборку, они гуляли в парке. В руке у дочки – только что купленный шар. Налетел ветер, вырвал шар, понес над соснами и каштанами. Заметив, что дочка готова разреветься, Капустин скроил серьезную мину и, приложив руку козырьком ко лбу, сказал довольным, одобрительным тоном: “Решила отпустить к воздушным зайцам? Ну-ну, пусть проведает”. Забыв про слезы, Лера принялась выспрашивать, что это за зайцы такие – воздушные.

– В небе живут.

– Я не видела никогда.

– И никто не видел. Сказано: воздушные. Невидимые.

– А откуда ты про них знаешь тогда? Если невидимые?

– Все про них знают. Никто не видел, но все знают.

– Как это?

– Так это! Вот я тебе рассказал – теперь ты тоже знаешь. К ним шарики в гости летают.

– Почему?

– Как почему? Они тоже воздушные. Родственники.

Лера помолчала с минуту.

– Ничего себе!

Чтобы отделаться от назойливого взгляда официанта, Капустин заказал десерт. Кофейное пирожное. Оно оказалось холодным в середке. Несвежее. Держали в морозилке, в микроволновке разморозили – и не до конца.

К молодежной компании, обхватив руками спинку стула, подсел мужчина. Беглого взгляда хватило, чтобы уловить его основательность, вальяжность. Из господ. Одет дорого, выглядит – будто приценивается. Что-то потянуло его к студентам?

Капустин подлил себе чаю. Только чай здесь и можно брать. Чай настоящий.

Барышня с длинной челкой уткнулась в телефон. Скрылась за челкой как за дверью. “Не беспокоить!”.

Да уж, сложно будет оживить отношения с дочкой. Самого бы кто оживил.

Унылый нуль.

Пареный овощ.

Да еще бабушка Мария Константиновна рядом.

С бабушкиной фабрикой оптимизма ему не потягаться.

И Галя, как только они расстались, вся засияла.

Дружи-ка, дочка, с папой, ему сейчас надо. Да уж, поди выпроси у малолетки милосердия. Особенно к предку.

А когда-то он был: папочка, солнышко.

Первого сентября, первый раз в первый класс – Лера споткнулась, и коленкой прямо в лужу. Тут уж от слез ее было не удержать. Отказалась идти в школу наотрез. Галя пыталась и так, и эдак уговорить. Сулила подарки. Лерка уперлась: не пойду.

– Я буду некрасивая. Со мной дружить не станут.

Времени оставалось совсем немного. По округе уже разносились задорные школьные песни. Отойти от дома успели прилично. Пометелил Капустин домой, за новыми колготками. Заляпался с головы до пят, взмок. Но успел. Переодели Валерию за кустиком, она шею его обхватила, повисла.

– Папочка, солнышко!

Пищит от радости прямо в ухо.

Господи, как так вышло?

Куда жизнь-то вся делась?

Или это я в ней – куда-то делся?

Выбраться бы.

Хотелось ведь только хорошего.

Позвонил Миша.

– Старик, не обижайся. Не смогу я никак подъехать. Не срастается.

– Ладно.

– Не обижайся.

– Ладно.

Подойдя к своей машине, Капустин обнаружил, что она безнадежно подперта черной, дочерна затонированной “Ауди ТТ”. Капустин постучал в окно. В салоне никого не оказалось.

Номера блатные. Почему-то он сразу понял: машина – того мажора, что подсел к студентам.