Артур Япин - Сон льва

Только под утро мы ложимся в постель.

— Ах, мой Снапораз, какую мы прожили жизнь!

Я обнимаю ее. Мы слишком счастливы, чтобы заняться сексом, поэтому только слушаем наше дыхание. Уже полвека как оно идет синхронно.

— Неужели ты и сейчас все еще не веришь в Бога? — спрашивает она.

И вскоре после этого засыпает. Я осторожно целую ее еще раз, не потревожив, но в ту же секунду в моем воображении возникает Гала. Их невозможно сравнить, но все же и она будет мною гордиться. Я шлю ей поцелуи и не сомневаюсь, что она получит его и ощутит мою любовь и на таком расстоянии. Я чувствую, как любовь бурлит в моих жилах, словно хочет разорвать их на части. Она стучит в моих висках. От возбуждения я не могу уснуть. Кроме того, мне еще мешают голоса под нашими окнами. Что бы это значило? Я выпрыгиваю из постели, снова слишком быстро, так что мне приходится подождать, пока комната перестанет вращаться перед моими глазами.

Потом я отдергиваю штору. В ту же секунду вспыхивают десятки ламп, и как только я снова что-то вижу, то обнаруживаю группу папарацци. Когда-то я их сам выдумал. Поставил эту публику на Виа Венето. Повесил им на шею фотоаппараты и снимал в своем кино. С тех пор они преследуют меня. Не является ли это лучшим доказательством того, что реальность всего лишь подражает фантазии? Эти журналисты стоят, по-видимому, на подъемной платформе, потому что наш люкс находится на последнем этаже «Беверли Хилтон». «Поздравляем, Снапораз!» — написано на транспаранте у кого-то в руках. Я машу им, глупо улыбаясь и радуясь, что, несмотря на жару, надел пижамную куртку. Я натягиваю ее как можно ниже. Атакующие меня папарацци опускают окно и изводят меня вопросами. Я пытаюсь его закрыть, но они препятствуют. Кто-то из них входит через окно в наш номер. Это Филастус Хёрлбат. Я говорю ему, чтобы он убирался прочь, но он упорствует и хочет, чтобы я сейчас же, посреди ночи, прокатился по его «Снапораме». Я хватаю его за воротник и тащу к двери. Открыв дверь, я вижу за ней красный мотороллер. Не настоящий, а наподобие машинок на аттракционах. Позади него стоят еще двадцать таких одинаковых машинок в ряд, и я вижу, как разные люди и дети вместе с папарацци рассаживаются в них, поторапливая меня, потому что всех разбирает любопытство и всем хочется уже ехать.

— Тирули, тирула, — поют они.

Их страх и возбуждение зажигают меня. Опасность привлекательна, иначе никто ни в жизнь не полез бы на американские горки. Я колеблюсь. Всю свою жизнь я ни разу не сопротивлялся искушениям, так с чего бы мне начинать теперь, на ее закате?

Питипо, питипа!

В одной лишь куртке от пижамы я забираюсь на «Веспу». Холодный кожзаменитель прилипает к моим ягодицам. Я ловлю свое отражение в зеркальце заднего вида. Вместо головы у меня — воздушный шар. Он начинает лопаться. Я хочу отвернуть вентиль, чтобы улететь, но мотороллер уже приходит в движение.

Труд всей моей жизни сжимается до нескольких минут. Вспышки камер отражаются на хромированной поверхности мотороллера. Словно иголки впиваются в мою туго натянутую кожу. Ослепленный вспышками, я уезжаю прочь от комнаты, где спит Джельсомина, и с бешеной скоростью исчезаю в черной дыре гостиничного коридора навсегда.

Ты видишь, что темно.

Ты слышишь, что тихо.

Это не значит, что нет ничего, что можно увидеть или услышать.

Это не ракорд. [286] Ракорд (кино) — отрезок чистой, неповрежденной кинопленки. Камера жужжит.

Ты видишь лишь отсутствие света.

Ты слышишь лишь отсутствие звука.

Так я ощущаю себя сейчас. Здесь я — никто. Не то чтобы меня уже нет, просто я не являюсь кем-то. Я не умер, в это я не верю. Мертв тот, кто не живет.

Я всего лишь отсутствую.

Меня нет.

Я исчез.

Я потерял себя.

Внутри меня и вокруг меня — пустота. Не то чтобы в моем распоряжении безграничное пространство. Рамки как раз налицо. Лишь благодаря тому, что я ощущаю свои границы, я вижу, что внутри них и снаружи — ничего нет.

Это первые линии, которые проводит художник, рисующий комиксы, разделяя страницу на части. Страница уже не пуста, но ни картинок, ни текста пока нет.

Позвольте я начну все сначала.

Я лежу в своей собственной студии, Студии № 5, где я снимал все свои фильмы.

На стене позади меня натянут огромный холст, изображающий голубое небо.

И вот я лежу.