— Да садитесь же! — кричу я в зал, когда мне все это надоедает. — Чувствуйте себя, как дома! Мне единственному должно быть сейчас неловко.
— Это тебе, Снапораз, — говорит Софи Лорен, в руках у которой мой «Оскар».
Больше ее бюста меня всегда поражали ее мускулистые руки, которые и сегодня тоже обнажены.
— В знак признания одному из лучших рассказчиков белого экрана. Поздравляю! Можно тебя поцеловать?
— Ну конечно! — восклицаю я с таким энтузиазмом, что зал хохочет.
Затем я поворачиваюсь к публике. Я приготовил речь, но не хочу ее говорить.
Я проклинаю себя, потому что чувствую, как меня захлестывают эмоции. Для моей страны и моего поколения Америка и кино были синонимами. И теперь я стою здесь… Мое молчание провоцирует зал на вторые оглушительные овации. Я обрываю их и делаю то, что и все в таких случаях: начинаю благодарить.
— К сожалению, я не могу поблагодарить всех… — говорю я. Глазами ищу Джельсомину.
— Но одно имя, великой актрисы и моей жены…
Джельсомина сияет, как я и ожидал, и плачет. Камеры находят ее. Она появляется крупным планом на огромном экране позади меня. Закусив губы. Крупные слезы катятся по щекам. Режиссер держит ее в кадре, так что весь мир видит меня — маленького мужчину у подбородка плачущей великанши. Две реки текут из ее глаз и грозят утащить меня вместе с собой.
— Спасибо, моя любимая Джельсомина, — единственное, что я в состоянии сказать, — и, ради бога, перестань плакать!
После этого я забираю у Софи свой «Оскар» и ухожу прочь.
Тем временем в Риме наступает следующий день. Засовы Сикстинской капеллы отодвигаются. Сангалло и его юный друг могут войти. Виконт сияет в предвкушении своего редкого сюрприза. Сегодня воскресенье. Музей закрыт для обычных посетителей. У японских реставраторов выходной. Половина проекта завершена.
Леса делят шедевр Микеланджело на две части. С одной стороны фреска яркая и теплая, с другой — темная и покрыта копотью. Старик-виконт поднимается в грузовом лифте, а молодой человек взбирается короткими, гибкими прыжками прямо по лесам. Вахтер, оставшийся внизу, разворачивает свежий номер «Оджи». [280] «Оджи» (Oggi, итал) — еженедельный итальянский журнал «Сегодня».
Когда мужчины оказываются наверху, им требуется некоторое время, не для того, чтобы отдышаться, а осознать, где они находятся.
Высоко у необъятного потолка, на вершине лесов выложен пол из досок. Доски пружинят в такт шагам, усиливая ощущение парения.
Фрески, которые они раньше созерцали лишь издалека, теперь прекрасно видны. Обнаженные фигуры и пророки гигантских размеров. Между ними — сивиллы. Сангалло прищуривается, чтобы рассмотреть Кумскую сивиллу. [281] Кумская сивилла — Кумы — город в Кампании, Италия, где находится Храм Аполлона со знаменитой Кумской сивиллой. Всего 14 сивилл: Дельфийская, Фригийская, Колофонская, Эритрейская, Самосская, Делосская, Троянская, Персидская, Халдейская, Египетская, Палестинская, Кумекая, Тибуртинская, Киммерийская.
— Она предсказала будущее мира в девяти книгах. Переодевшись в старуху, поехала с ними в Рим и предложила царю Тарквинию [282] Тарквиний — Луций Тарквиний Гордый (535–509 до н. э.) — согласно римскому преданию последний, седьмой царь Древнего Рима.
за триста золотых. Тому цена показалась слишком высокой, хоть речь шла о судьбе человечества, и он отослал ее прочь. Однако через несколько недель она всякий раз возвращалась, принося на одну книгу меньше, но предлагая оставшиеся всегда за ту же цену. И только когда на Рим обрушился мор и появились странные предзнаменования: новорожденный закричал «Победа!», и в небе появились «воздушные корабли» [283] «Воздушные корабли» — загадочные явления, якобы наблюдавшиеся в небе в Древнем Риме.
— Тарквиний решился на покупку. Он купил оставшиеся три книги, где было предсказано, как Рим станет великим, за триста золотых. Все написанное — и смерть Цезаря на ступеньках Курии, и рождение Христа — все исполнилось в точности до дня. Представь себе, — вздыхает Сангалло, — каких высот могло бы достичь человечество, если бы сивилла не сожгла остальные шесть книг…
— Почему он не приказал ей записать заново все, что она сожгла?
— А ты что думаешь? Естественно, приказал, но сивилла отказалась. «Теперь ты понял; сказала она, — в воистину важных вещах самая маленькая часть столь же дорога, как и все целое».
Потолок оказался вовсе не такой гладкий и ровный, как кажется снизу, штукатурка нанесена так грубо, что двое мужчин, ростом значительно выше японцев, постоянно вынуждены нагибаться, чтобы не удариться о наросты. Они идут осторожно к середине помоста, пытаясь разглядеть фигуры над собой, что не удается. Они находятся так близко от росписи, что перспектива полностью искажена. Максим узнает лицо, но только потому, что в этом месте цвет кожи отличается от голубизны неба и пурпурной мантии Бога. Затем он обнаруживает глаз. И рот, искаженный, растянутый, как в анаморфозе. [284] Анаморфоза (anamorfose, греч.) — оптическое искажение перспективы. Применялось, как художественный прием в живописи Ренессанса.
Читать дальше