Елена Катасонова - Пересечение

— Галя, пригласи своих друзей в дом.

— Они не хотят.

— Почему?

— Да незачем.

— Зачем ты подводишь глаза? Это же некрасиво, и веки портишь.

В ответ — сразу крик:

— Оставьте меня в покое!

— Галя, я запрещаю тебе приходить так поздно, слышишь? Почему ты молчишь?

— Слышу. Я что, глухая?

— Как ты разговариваешь с матерью?

Такой вопрос — уже капитуляция.

— Ну-у-у… началось… Господи, скорей бы уехать!

— Куда уехать? О чем ты?

— О чем, о чем… — передразнивает Галя Дашу, такого никогда еще не было, ни разу в их общей жизни. — О том вот! Надоело. Летом поеду в партию. Сама. Без тебя! Не на твое драгоценное Белое море.

Даша теряется, замолкает, горькая обида — никто не посмел бы так с ней говорить! — вызывает слезы, ощущение полной беспомощности. Женя со Светой теряются тоже: их сорванцы еще маленькие, ссорятся, дерутся, не слушаются, но чтоб так разговаривать с матерью!.. Света зовет к телефону Галю и нарывается на такое, что лепечет беспомощно:

— Галя, я же тебя на руках носила.

— Спасибо вам, тетя Света, — издевательски благодарит Галя и бросает с размаху трубку.

Однажды к ним приходит Женя. Даши нет, она в университете, и Галя вынуждена принимать маминого старого друга, которого любит и уважает всю жизнь.

— Я не знаю твоих друзей, Птица, — спокойно начинает Женя.

— Вот именно, что не знаете! — возмущается Галя. Вся она — в настороженной обороне, все в ней рвется в атаку.

— Постой, Галя, ты не шуми. — Женю сбить с толку не так-то просто: были когда-то у него первокурсники, он этот безумный клан знает. — Так вот, друзей твоих я не знаю, но подозреваю, заметь, только подозреваю, что относятся они к тебе очень неважно… Стоп, — движением повелительной длани он усаживает вскочившую Галю на место, — попробую доказать. Ну, первое, — Женя загибает палец, — они не дают тебе учиться. Молчи — не дают! Они требуют, чтобы по первому их зову, по первому звонку ты ехала к ним туда, куда тебе скажут. Что, не так?

— Не так. — Галя уязвлена. — Не так! Я сама!

— Ну как же — сама? Мать говорит, ты все бросаешь и бежишь, не смеешь сказать, что как раз учишь уроки.

— Ах, значит, она подслушивает? — взрывается Галя. Все реже называет она Дашу мамой, все чаще — «она» или «мать». — Все она видит! Если хотите знать, я беру учебник в метро, и вообще это мое дело!

— Конечно, твое, — спокойно соглашается Женя. — Но отрывают же они тебя от занятий? А почему, знаешь?

— Не знаю, — ворчит Галя: ей уже интересно и как-то трудно орать на Женином спокойном фоне.

— Потому что им обидно: они-то и школы не кончили, верно?

Женя брякает наугад, но попадает в точку. Галя, слегка Растерявшись, кивает.

— Вот видишь. Еще немного, и рядом с тобой им станет совсем неуютно, если, конечно, ты не бросишь учиться. Они ведь не учатся и не работают, ничего не делают…

— Нет, делают: они работают в поле…

— Время от времени, чтоб заработать и снова бездельничать. А надо делать что-то серьезное. И постоянно. Сколько им лет?

— Нафт уже старый, ему двадцать два…

— Это еще что за Нафт? — цепляется Женя хоть за какую-то информацию. Может, в таинственном Нафте все дело?

Галя разражается детским веселым смехом. Настороженной злости как не бывало.

— Ой, дядя Женя, как было потешно! Ребята рассказывали: однажды после опохмелки Мишка срубал целый батон, а хлеб был с нафталином, ну просыпался нафталин из мешка. А он съел и ничего не заметил! Вот его и прозвали Нафталин, сокращенно — Нафт.

«После опохмелки… срубал…» Н-да, лексикон весьма выразителен… Женя уже не спрашивает. Он слушает и на «дядю», как прежде, не реагирует: он этой дикой девчонке больше не «Женя», подержим-ка ее пока на расстоянии… А Галя захлебывается от восторга: Нафт говорит, что надо узнавать жизнь, а не торчать, как дурак, за партой; Нафт говорит, что у нас все равны и нечего девчонкам выпендриваться; Нафт говорит, что Макс — чувак чуваком и вообще никуда не годится…

— Значит, он, Галя, сказал плохо о твоем друге? Ну а ты? Почему ты ему позволила?

— Да нет, дядь Жень, ничего плохого он не сказал, он вообще ни о ком плохо не говорит, это его кредо.

— Ах, даже кредо? Ну-ну… А «чувак», прости мою малограмотность, это что — хорошо?

— Это… — Галя неопределенно шевелит пальцами, потом машет рукой. — Нет, дядя Женя, вы не поймете! Это не плохо и не хорошо, чувак — это чувак.

— Галя, — Женя снимает очки, прикрывает усталые глаза ладонью, — нельзя, дорогая моя, определять понятие его составной частью, а уж им самим — тем более: чувак — это чувак. Впрочем, ах, вам этого не понять!