Елена Катасонова - Пересечение

Так, молча, подъезжают к ее дому. Андрей выходит из машины, подает Даше руку и помогает выйти.

— Спасибо за вечер.

Ах, как светски! Где это он вычитал такую блестящую фразу — ледяную, полную оскорбленного достоинства?.. Он церемонно кланяется и снова садится в машину. Очень в духе времени: не хочешь — не надо.

Даша тяжело поднимается по ступенькам. Галя — вся энергия, натиск — тащит тапочки, требует все немедленно рассказать.

— Галочка, милая, я устала…

Галя тут же, на глазах, обижается. Нет, так нельзя, надо взять себя в руки. Даша рассказывает о спектакле. Галя, конечно, в восторге, Екатерина Ивановна, конечно, ворчит.

— Опять без декораций, весь вечер опять два актера?

— Это же такой замысел! — возмущается Галя. — Мама, скажи ей, дело не в декорациях!

— Знаю, знаю, — машет рукой бабушка. — Замысел… Заодно и дешевле и проще.

— Да ладно вам спорить, давайте ужинать.

Даша что-то съедает, уходит к себе. Черный телефон стоит и молчит. «Позвони, позвони, позвони, — заклинает Даша. — Мне так тяжело. Ну догадайся же, позвони, завтра будет уже труднее…» Вот он доехал, расплатился, отворил Дверь, вошел, снял пальто… «Позвони, попробуй что-то исправить…» Но он не звонит. Как же так, простая вежливость требует… Да что там, глупости — никто ничего ни от кого давно уж не требует, никто никому ничем сейчас не обязан. Если ему самому надо, он позвонит, если нет, значит, не позвонит. Или еще хуже: объявится через месяц-другой как ни в чем не бывало, такой стиль тоже нынче распространен: «Как дела? Может, встретимся?»

В горести своей Даша совсем потерялась, картины, одна другой унизительнее, рисует оскорбленное самолюбие. Такой несчастной не чувствовала себя со времен Вадима. Никому не нужна всерьез, никому. Любовь… Понимание… Выходит, это не для нее. «Ты — рыба. И еще ты филолог…» Нет, она не рыба, это теперь доказано. Просто ей страшно не повезло. А что филолог — так это точно, и напрасно Вадим выплюнул эти слова как ругательство. Да, филолог, и этим счастлива. А Андрей строитель — «прокладываем коллектора, тянем трубы…». Интересно, как можно тянуть трубу и что такое «коллектора», небось, «коллекторы» все-таки. Заглянуть, что ли, в словарь?

Даша надевает самую длинную и теплую ночную рубаху — хочется завернуться, закутаться, не чувствовать тела, — включает бра, пытается читать. Нет, не читается, не понимается, потому что она влюблена, потому что страдает и ждет. Скоро весна, конец февралю. Придет март — синие густые сумерки, запах талого снега, весеннее нетерпение наполнит кровь, коснется незримо сердца, а Даша будет одна, без Андрея. И никто другой ни в каком качестве ей не нужен.

Холодно и темно. Мрак за окном. День давно прибывает, но как же медленно прибывает он!

Даше не надо смотреть на часы: она знает, что только пять. Если совсем плохо, если тоска и смута в душе, всегда почему-то просыпается в пять утра. Так было, когда ушел Вадим, когда пришлось ложиться в десять, девять вечера: знала, что во сколько бы ни легла, проснется в пять — пустая, холодная, мертвая. Проснется, но встать не сможет. Побежденная, будет лежать и лежать — без сна, без мыслей, без потребности что-то делать, начинать новый бесцветный день. Теперь уходит от нее Галя, ускользает в другую, непонятную и опасную жизнь.

Больше месяца как она вернулась из лагеря, больше месяца в доме война, потому что Галя вернулась совсем другой: чужой и бунтующей. Неужели это она шла под Новый год по Смоленской, болтая о неведомом Даше Севке? Неужели она, как котенок, прижималась к матери: «Ой, мама, так с тобой интересно! Интереснее даже, чем с Максом…»

Не нужны ей теперь ни мама, ни Макс, никто не нужен: Галя теперь в компании. Как оказались эти расхристанные, налитые чужой, страшной силой парни в лагере для старшеклассников? Кто, почему пустил их туда? Давным-давно переростки, никакие не школьники, не студенты, не крестьяне и не рабочие, люди без занятий и без специальности, с неопределенным и странным, но таким заманчивым образом жизни: бродяги, работающие время от времени в экспедициях, по найму. Они пьют и курят, перебрасываются грубыми шутками и обливаются по утрам холодной водой, они играют на гитарах, рассказывают удивительные истории, от которых просто дух захватывает: про тундру, тайгу, лесные пожары, настоящее боевое товарищество: «Два дня искали мы в тайге капот и крылья, два дня искали мы Серегу…» И рвут пальцы струны, и хрип — под Высоцкого, и тянет-тянет куда-то вдаль, от постылой обыденности, городов, от привычных занятий и чувств: «А на улице дождь-дождь, между нами все ложь-ложь, и что любишь ты — врешь-врешь, и цена тебе грош-грош…» С ума сойти, до чего горько и здорово!