Владимир Кунин - Воздухоплаватель

Этот же извозчик катил по улицам Харькова. Напротив Заикина и Ярославцева сидел франтик, что то втолковывал им и отчаянно жестикулировал.

Потом франтик сидел в приемной харьковского полицмейстера, и его раздирало желание узнать, как проходит разговор в кабинете. Он прислушивался, ерзал, вскакивал и прохаживался. Потом снова садился, нервно закидывал ногу на ногу и один раз даже пощупал у себя пульс.

В кабинете у стола полицмейстера сидели Заикин, Ярославцев и напротив них господа харьковские кинематографисты Харитонов и Картамонов.

— Господа, — примирительно-кисло говорил полицмейстер. — Ей-богу, вы могли бы свои споры решать не в моем кабинете!

— Ну уж нет, господин полицмейстер! — сказал Ярославцев. — Уж коль вы взяли на себя миссию третейского судьи между нами и публикой и арестовали весь наш сбор только потому, что господин Заикин разбился, уж позвольте просить вас...

— Господа, — вяло сказал полицмейстер, — вы обратились не по адресу. Я не принадлежу к числу поклонников ни синематографа, ни воздухоплавания. Эти так называемые прогрессивные новшества меня очень и очень настораживают. Их дальнейшее развитие крайне нежелательно. Поверьте, я высказываю не только свою точку зрения, но и... — И полицмейстер многозначительно показал пальцем вверх.

— Однако, — сказал Заикин, — если вы, ваше превосходительство, не заставите господ Харитонова и Картамонова уплатить нам за право показа их картины «Полет и падение Заикина», я тоже буду туда жаловаться. — И Заикин, так же как и полицмейстер, многозначительно показал пальцем вверх.

— Это куда же? — спокойно поинтересовался полицмейстер.

— Его императорскому высочеству великому князю Александру Михайловичу — председателю Императорского Всероссийского аэроклуба, — ответил Заикин.

Полицмейстер уставился в стол. Потом поднял глаза на Картамонова и негромко сказал:

— А почему бы вам действительно не заплатить господину Заикину за право показа вашей ленты? Ее демонстрация может сильно подорвать коммерческую сторону предприятия господина Заикина.

— Хорошо, ваше превосходительство, но в разумных пределах, — сказал Харитонов. — Они же требуют пятьдесят тысяч!

В большой механической мастерской полным ходом шло восстановление аэроплана. Всеми работами руководил Шарль Риго. Заикин весело потирал руки.

— Черт с ними, Петя, нам и двадцать пять тысяч сгодятся! — говорил он Ярославцеву. — Вот ведь чудо-то какое! На полете я прогорел, а на падении заработал! Пташниковым долю отправил?

— А как же!

— А с остальными кредиторами?

— Все, Ваничка, все уладил.

— Много еще долгу?

— Пустяки.

Заикин посмотрел на Риго, на работы по оживлению «Фармана». И сказал:

— Давай, Петя, афиши по всему городу, в газетах объяви. Словом, делай рекламу! Скоро полечу. Шура! Когда аппарат будет готов?

— Через три дня, — ответил Риго.

Над харьковским ипподромом летит Иван Заикин. Огромное скопление народа внизу. Заикин делает круг над ипподромом и заходит на посадку.

Ярославцев, франтик и Шарль Риго бегут к месту посадки аэроплана. Зрители кричат от восторга, аплодируют, пытаются прорваться сквозь конную полицию.

В ложе сидят отцы города.

— Превосходно! — говорит кто-то из них. — Превосходно! Не правда ли, господа? Потрясающее зрелище!

— Мне трудно разделить ваш восторг, ваше превосходительство, — кисло говорит полицмейстер. — Любая акция, собирающая одновременно такое количество простого народа вместе, вызывает целый ряд побочных опасений.

— Ну, надо ли так мрачно смотреть на жизнь? — громко спросил один из «отцов».

— Надо, ваше превосходительство, надо, — уныло ответил полицмейстер, глядя на садящийся аэроплан. — Этого требует безопасность империи.

Огромный актовый зал Харьковского политехнического института был забит до отказа.

На кафедре стоял Иван Михайлович Заикин и говорил:

— Вот тут разные образованные господа предрекали, что через сто лет скорость движения аэропланов достигнет четырехсот километров в час. Другие спорят, дескать, сто шестьдесят километров, и не более! Я думаю, что и те, и другие слишком торопятся в рассуждениях. Вроде как один добрый механик — француз по фамилии Навье — высчитывал, высчитывал и открыл, что сила семнадцати ласточек равна одной лошадиной силе.

Зал расхохотался. Заикин улыбнулся и продолжил: