Счастливое было время. А потом опять – снова здорово. В общем, не жизнь, а каторга.
К родам мама приехала – помогать. Дементьев сопротивлялся, как мог. Но тещенька, мать ее, все равно явилась. Началась инспекция квартиры. Пошла по углам шарить. Здесь пыль, там паутина. Все претензии к нему, зятьку нерадивому.
Он ей:
– Пардон, мадам! Хозяйка здесь, так, между прочим, ваша дочь. А я, извините, деньги в дом приношу.
Мадам сказала:
– Ха! – Зычно, со вкусом. Всю свою душеньку вложила в это «ха». Типа, что хозяйка – это и без тебя, дурака, понятно. А то, что деньги – это не просто «ха», а это целых два «ха-ха». Если не больше.
Короче, если жизнь и до того была не мед, то сейчас стала… Тошней не придумаешь.
Дементьев начал по вечерам после работы «зависать». То в кафешке с приятелями с работы – с пивком. То – у Борьки Шапиро на «флэту». Борькины родители свалили в Америчку – так нежно и слегка пренебрежительно, называла страну неограниченных возможностей Борькина мама, тетя Хая. Борька, дурак, ехать отказался. Ему и здесь было неплохо: хата на Чистых прудах и дача в Удельной – спасибо деду Боруху, папаше тети Хаи, который честно и самозабвенно трудился всю свою нелегкую жизнь в «бытовке». Короче, был цеховиком. А тогда это были серьезные люди. «Честное слово» тогда еще было в почете, а Борькин дед – в авторитете. Дед Борух камстралил металлические остродефицитные пуговицы, чинил вязальные машинки «Северянка» и на раз разбирал и собирал лодочные моторы. Борька уважительно называл покойного деда «делаварь». Деда Борька не застал, знал только, что тот его рождения очень ждал. Зятя своего, Борькиного папашу, слегка презирал – тот был простым инженером. Из серии «чтоб ты жил на одну зарплату». Но любимой дочери, красавице Хае, уступил, вздохнув, что любовь, она, конечно, важнее. И с грустью и тяжелым вздохом вспомнил свою красавицу Раечку, мать его единственной, горячо обожаемой дочери, жизнь с которой была недолгой, но ох какой счастливой. А в Америчке тети-Хаины гены проснулись. Видно, она наконец поняла, что от любимого, но такого неловкого мужа, как и от природы, ждать милости придется долго. И тогда тетя Хая открыла в Бруклине русский ресторан – с борщами, блинами, икрой и цыганами. И бизнес не пошел – взлетел. Родители звали Борьку и по-плохому и по-хорошему. Обещали райскую жизнь. Сулили любые блага и удовольствия: дом с видом на океан, машину на выбор – цена не имеет значения. Икру на завтрак и лобстеров на обед. Лас-Вегас, Атлантик-Сити. Играй в казино, купайся в океане, гоняй на машине. Встречайся с красивыми девушками. Самыми красивыми. Словом, живи в свое удовольствие. В полный рост, так сказать. А этот кретин съездил пару раз к маме и папе, послушал шальных цыган, попробовал лангустов и сказал, что дома лучше. Ему и вправду было особо ничего не нужно – джинсы, куртка, пара маек и свитеров. Лыжи зимой в Сокольниках, рыбалка летом на Ахтубе, хинкальная дяди Бесо и селедка с картошкой и квашеной капустой. Подружки у Борьки, конечно же, были. Как без них? Но это были какие-то худосочные, бледные и томные девицы, как правило, интеллектуалки или считающие себя таковыми, мало приспособленные к реальной жизни. Но их сближало одно – все они страстно и дружно хотели за Борьку замуж, но склонить его к этому делу было почти нереально. Особенно он утвердился в своей установке, посмотрев со стороны на семейную жизнь своего дружка Дементьева.
Пропадать у Борьки было почти счастьем – всегда было пожрать и выпить, спасибо тете Хае. Квартира в центре. Мозг никто не выносит. Жарили картошечку на огромной старой сковородке. Вспарывали банку балтийской килечки и разрезали на четыре части крепкую головку репчатого лука. Холодную водочку разливали в раритетные хрустальные стаканы девятнадцатого века, оставленные по неосторожности забывчивой тетей Хаей. Говорили о жизни. Дементьев восторгался Борькиным минимализмом и честно признавал, что он бы так не смог – давно бы грел задницу на Гавайях. Но, как известно, бодливой корове бог рога не дает. Борька сочувствовал Дементьеву сдержанно. Каждый человек – хозяин своей судьбы, – но он искренне не понимал, что так долго и муторно можно расплачиваться за пару месяцев умиления и свежего секса. Иногда, когда было совсем тошно, Дементьев оставался у Борьки ночевать. Однажды, в минуту свирепой и отчаянной тоски, завис на три дня. Дверь в родной дом ему открыли спустя минут двадцать. Теща стояла на пороге, явно раздумывая: а стоит ли вообще его пускать? Дементьев отодвинул ее плечом и прошел в свою квартиру.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу