Дорис Лессинг - Сентиментальные агенты в Империи Волиен

— Разве я так говорил? Ну хорошо, пусть будет так! Я ничего не могу поделать. Тогда испугайте меня, как хотите, Клорати. Мне, очевидно, именно это требуется.

— Отлично, — сказал я. И Инсент внутренне собрался, сцепил руки, в глазах появилось типичное для него выражение готовности слушать, как будто одних ушей недостаточно. — Это произошло на другой планете, там неожиданно развитие техники достигло такого уровня, что началась опустошительная война, были разрушены большие территории, жители были в отчаянии. Воспользовавшись их отчаянием, власть захватили те, кто считал себя особо одаренным и умеющим манипулировать людьми, а также те, чьим самым первым и главным талантом было умение выбирать слова — Риторика. С самого начала первый лидер из этих тиранов заявил: «Мы выступаем за организованный террор», и этому заявлению аплодировали, им восхищались его последователи и многие за пределами этого конкретного…

— Я, кажется, припоминаю что-то похожее… — мрачно заметил Инсент.

— Да, я описываю ту же планету, какую описывал тебе в «суде» на Волиенадне. Это произошло спустя некоторое время после той революции, которая вскоре породила убийц по принуждению, а потом тирана. Риторики, которые, по крайней мере, могли распознать опасность для себя, изучили результаты первой революции, чьими эксцессами и жестокостью они так сильно восхищались, и договорились убивать не друг друга, а только население, которое они собирались принудительно «освободить», если кто откажется быть освобожденным. Если помнишь, в период первой революции крики типа «Мы переродимся только через кровь!» подействовали на примитивные центры в мозгу каждого из жестоких людей, а в период второй — восхищение масс вызвал лозунг «Энергию и массовость Террора следует поощрять!» Потому что эти риторики знали, что они смогут сохранить власть в своих руках, если обеспечат толпе образ врага, настоящего или воображаемого, чтобы отвлечь внимание народных масс от постоянных страданий. Порабощенные умирали миллионами: от голода, от болезней, и прежде всего — от тотального Террора, теперь организованного как система слежки, которая охватывала империю размерами в одну шестую часть планеты. И конечно, риторики убивали друг друга, как будто никогда не заключали между собой пакта о ненападениии. Они считали, что контролируют события, а на самом деле стали марионетками в руках тех сил, которые сами выпустили на волю. И пришел новый тиран, чего и следует ожидать, когда в обществе царит хаос. И люди по-прежнему умирали или становились жертвами убийц. Но у обитателей той планеты, по крайней мере, сохранилась плодовитость, так что шло восполнение потерь населения из-за болезней, катастроф и из-за их собственной индустрии убийств. — Я внимательно наблюдал за Инсентом, но не видел никакой реакции. Он все так же внимательно слушал и не шевельнулся с самого начала, только напряжение слегка снизилось. — И вот что, вероятно, следовало бы отметить: эта страна вовсе не старалась скрывать происходящие в ней массовые убийства, пытки, самые жестокие методы контроля за населением, какие когда-либо бывали на свете. И тем не менее народы других, вполне благополучных регионов этой планеты, даже те, в которых жизнь была хорошо организована и приятна, восхищались вышеописанной тиранией. Потому что всегда и всюду есть такие личности, которые реагируют только на сильные и шумные проявления страстей… — Тут Инсент вроде бы смутился и сделал такой жест, как будто хотел сказать «довольно!» —…Этим личностям требуется стимуляция сильными словами и сильными мыслями. Очень многие, во всех регионах той планеты, втайне увлекались идеей Террора, пыток и организованной жестокости, наслаждались мыслью о господстве в стране, население которой живет постоянно в условиях, близких к рабству; их чувственный аппарат возбуждали мысли о лагерях-тюрьмах, где люди умирают миллионами.

Инсент не сводил с меня своих выразительных глаз, но смотрел на меня как-то странно — чуть ли не с насмешкой.

— Инсент, — спросил я, — что смешного ты нашел в этой ужасной истории?

— Не нашел пока, но, возможно, отыскал бы при желании, — сказал Инсент и плюхнулся на спину, раскинув в стороны руки и ноги, приняв позу капитуляции. — Ну, говорите дальше.

— Собственно, я уже рассказал все, что хотел. И главное, о чем я хотел сказать, — не об убийстве миллионов и миллионов, хоть по небрежности, хоть намеренно; не о введении механизма террора; не о порабощении населения. Я хотел обратить твое внимание на другое: всю свою деятельность они описывали открытым текстом, с целью порабощения, манипулирования, сокрытия или раздражения, только у них тираны назывались благодетелями, мясники — санитарами общества, садисты — святыми, кампании по стиранию с лица земли целых наций были названы акциями, благотворными для самих этих наций, война именовалась у них миром, а медленная деградация общества, сползание на уровень варварства — прогрессом. Слова, слова, одни слова… И когда умные люди говорили им о положении дел в стране, в ответ им с энтузиазмом кричали: «Какие вы говорите удивительно интересные слова!», — и вся эта деятельность продолжалась по-прежнему.