Джорджо Бассани - В стенах города. Пять феррарских историй

Подойдя к воротам, они входили в них. Давид, хотя и понизив голос до шепота, продолжал говорить. Что он говорил?

Как только он получит диплом, говорил он, к примеру, он пошлет подальше не только Феррару, но и Италию. Надоело ему прозябать в провинции, гнить в этой дыре. Почти наверняка он уедет в Америку, и уедет, чтобы жить, чтобы обосноваться там насовсем.

С кем он туда поедет, в Америку? — осмелилась она как-то спросить. Один или с этой барышней, которая ему так нравится?

— Один, — сухо ответил он.

Не такого он сорта человек, чтобы жениться, прибавил он потом. Ни на ком. А пока он хочет просто сменить обстановку, он ведь уже говорил. И всё.

Она ничего не ответила. Только кивнула головой в темноте.

В другой же раз — и об этом она потом пожалела, позднее, лежа в постели, когда тиканье часов на комоде и тяжелое дыхание матери во сне не давали ей уснуть, — в другой раз, услышав от него такие речи, ей стало смешно.

Она спросила у него:

— А если бы я забеременела?

Она хорошо знала, что подобный вопрос заставит Давида задержаться еще на пять минут. Что он еще сможет сказать за эти пять минут, не важно. Важно, чтобы, прежде чем уйти, он почувствовал необходимость поцеловать ее.

Зима 1929 года была на редкость суровой. Чтобы отыскать другую подобную зиму, утверждал Оресте Бенетти, нужно вспомнить 1903 год, когда По покрылась льдом, или уж 1917-й.

Снег пошел ближе к Рождеству и продолжал идти плоть до Бефаны [4] Бефана — просторечное название католического праздника Богоявления, отмечается 6 января. . Вместе с тем мороз не был еще таким суровым, каким он станет в последующие месяцы. Более того, сразу после Бефаны был даже короткий перерыв, когда выглянуло солнце, повеяло весенним теплом и снег начал таять.

— Можно ли доверять такой погоде? — спрашивала себя Мария Мантовани.

Со своей кровати, в которую она легла при первых же холодах из-за простуды, когда у нее повысилась температура и начался сильный кашель, старуха слушала хлюпанье растаявшего снега под колесами машин, проезжавших по улице Салингуэрра. Нет, все-таки этому доверяться было нельзя, отвечала она сама себе, и уголки губ под кромкой одеяла образовывали горькую гримасу. Это тепло, и особенно подступавший со стороны окрестных полей туман, способный промочить одежду насквозь не хуже, чем это делал дождь, — даже при желании не позволяли строить иллюзий.

Первым делом, едва войдя (он не звонил: Лида снабдила его ключом), Оресте снимал с себя промокший плащ. Чтобы плащ высох, он вешал его на гвоздь, вбитый во входную дверь. Затем весело спускался по лестнице, садился за стол, затевал разговор.

В последние пару месяцев основной темой для его разговоров стал Иренео. Когда начались занятия в школе, мальчик был помещен в интернат при семинарии, где он, Оресте Бенетти, в своем двойном качестве бывшего ученика и хозяина переплетной мастерской, пользовался большим уважением.

И сейчас возвращался именно оттуда, сообщил он как-то раз. Там он встретился с доном Бонора, заведующим, сменившим двадцать лет назад умершего дона Кастелли. Он расспросил его об Иренео.

— Что вы хотите, чтобы я сказал? Мы делаем лишь первые шаги: логический анализ, разбор предложения… Латынью как таковой мы еще не начинали заниматься… — Этими словами дон Бонора и ограничился.

Но так как Оресте настаивал, желая узнать, что тот думает о мальчике, священник, хотя и очень любезно, добавил к уже сказанному, что характер ребенка заставляет задуматься. Конечно, еще рано, добавил он, давать какое-то окончательное суждение. Но по крайней мере, одно довольно хорошо понятно и несомненно: речь идет о несколько слабовольном и ленивом ребенке.

Переплетчик сжал губы. Затем он резко перешел к разговорам о погоде.

— По-моему, пока холода еще не прошли, — сказал он, — худшее впереди.

Со своей кровати Мария Мантовани поспешила кивнуть, молча улыбаясь чему-то своему.

Оресте Бенетти не ошибся: самое сильное похолодание было еще впереди. И правда, в начале третьей январской недели небо снова затянулось, воздух стал холоднее и вновь пошел сильный снег. Северный ветер и снег день заднем — как на горных вершинах. Люди шагали гуськом по узким траншеям, которые с трудом расчищали бригады уборщиков, нанятых городскими властями. На валах повсюду стали появляться лыжники-энтузиасты, в большинстве своем студенты. Федерация фашистской молодежи даже организовала лыжные соревнования: маршрут проходил вдоль городских стен, от ворот Сан-Джорджо до Порта-Рено, настоящее состязание. В результате улица Салингуэрра изменилась: обычно пустынная и тихая, она стала шумной, с оживленным движением. Можно сказать, что добрая часть жителей города, привлеченная необычным зрелищем, которое происходило на городских укреплениях, проходила как раз по этой улице.