Владимир Топорков - Свадебный подарок

– Ничего, прокормите, – заговорил заплетающимся, каким-то непослушным языком Мишка. – Живёте вы, по-моему, безбедно.

– Их, Миша, в чужом кармане легко червонцы считать. А ты попробуй сразу двух студентов содержать в городе. От одних нарядов в разор пустят.

– Это же хорошо, дядя Данила, когда сын невестку в дом приводит, – ещё раз слабо пытался возразить Мишка. Ему с трудом давались слова, губы ужасно отвердели, сделались непослушными, как на морозе.

– Хорошего мало, Михаил. Вот ты у бабки своей как медаль висишь на шее, разве это дело?

Сумрачно до щемящей боли на душе стало у Мишки, он хотел подняться из-за стола, но Данила Степанович точно предвидел это, на плечо надавил:

– Ты закуси, закуси, Михаил! – и сам ретиво вскочил из-за стола, растолкал появившихся в первой комнате любопытствующих, вылетел на улицу.

Мишка ел, нагнувшись к столу, думал о последних словах Данилы Степановича. Ишь, как выкрутил, старый чёрт, будто Мишка нахлебник у бабки, и вообще человек никчёмный, так, чертополох на земле. А Мишка мастером станет, не хуже Ивана Дмитриевича, а может быть, и заочно учиться поступит, как-никак десятилетка у него за плечами.

Видимо, хозяин с улицы гостей пригласил – повалил весёлый оживлённый народ в горницу, за столы начал усаживаться. И что больше всего Мишку удивило – рядом Люба уселась, ласковыми глазами поглядела и даже, кажется, подморгнула. Сумрачность эта, разговором Данилы Степановича посеянная, ушла с души моментально, как лёгкая тучка, настроение поднялось, как жаворонок, затрепыхало. Ишь, видимо, по душе он Любке, если она даже на людях не постеснялась рядышком сесть.

Из-за первого стола сваха, разнаряженная в старую паневу, поднялась, в большое деревянное блюдо, как в бубен, постучала, каким-то надтреснутым голосом провозгласила:

– Самое время, дорогие гостёчки, молодых повеличать, да подарками отметить, – и первой полстакана водки в рот опрокинула, на тарелку эту деревянную сотенную бумажку положила, по очереди вслед за свахой вставали гости, говорили, какие хорошие сидят за столом молодые, точно белый лебедь с лебёдушкой, да какие они пригожие, и подарками одаривали.

Тут пришла пора снова Мишке смутиться. Не предусмотрел он, ох, не предусмотрел, какой же подарок другу преподнести. Нельзя сказать, что не знал Мишка об этой деревенской традиции, раньше на смотринах бывал, видел, но видать, в самый последний момент вылетело это из головы у Мишки, заёрзал на стуле, как уличённый в каком-то тяжком грехе.

Когда очередь до Мишки дошла, он поднялся со стаканом, пожелал Володе и Татьяне счастья, да детей побольше, выпил водку единым глотком и поперхнулся, закашлялся, хотел присесть, чтоб отдышаться, но не успел.

– Ты, Мишка, подарок давай! – крикнул со своего места Данила Степанович.

Мишка плечами развёл, хотел честно признаться, что обмишурился он с подарком, вручит после, но краем глаза видел, с каким напряжением смотрела на него Люба, другие гости, и он сорвал фотоаппарат с плеча, положил на блюдо, любезно подставленное свахой.

– Вот мой подарок, – сказал тихо, заплетающимся языком.

– Ну и молодец, Мишка, – крикнул ещё раз Данила Степанович.

Свадьба продолжалась дальше. Для Мишки она точно в тумане плыла. Кажется, он плясал, кажется, пел и даже пытался обнять Любу, за что получил тумак в бок, но всё это нетвёрдо запечатлелось в памяти, точно это не с ним было, а с кем-то другим.

Проснулся Мишка в доме бабки на другой день со свинцовой тяжестью в голове, с противным ощущением горечи во рту. Незнаемое раньше чувство тяжкого похмелья угнетало его.

Мишка с тоской посмотрел в потолок, пытался представить для себя весь ход свадьбы и не мог, так, какая-то мешанина, отрывки фраз и действий застыли в голове, и ему стало так стыдно, точно его на воровстве поймали, он даже сам почувствовал, как вспыхнул румянец на щеках, розовой краской залило лицо.

Он вдруг вспомнил про своё намерение снять свадьбу, чтоб утереть нос хвастливому Ивану Дмитриевичу, и что из этой затеи вышло, липкий пот побежал по спине. Теперь самое главное – как на работе объяснит, где служебный фотоаппарат. Мишка понимал, что с работы его теперь попросят, и представил, как заголосит, узнав об этом несчастье, бабка Матрёна, как злорадно захихикает Иван Дмитриевич: «Ну что, Мишка, доигрался!»

Надо было что-то делать. Точно пружиной подброшенный, вскочил Мишка с постели, судорожно попытался попасть ногами в штанины. Наверное, на стук вошла бабка, тоскливо молча поглядела на Мишку. Всё лицо её выражало какое-то скорбное сострадание, точно в доме покойник лежал.